Бенито Гальдос - Повести о ростовщике Торквемаде

Нахватавшись поверхностных знаний, дон Франсиско пристрасрился последнее время к слову «гигиена» и приплетал его на каждом шагу ни к селу ни к городу. Но на этот раз он прыснул со смеху.

— Бильярд и гигиена! Какой вздор!.. Ну, что общего между бильярдом и микробами?

— Есть общее или нет, а бильярд будет устроен; ибо в доме такого человека, как вы, призванного стать выдающимся финансовым тузом, чей дом вскоре наводнят банкиры, сенаторы, министры…

— Хватит, хватит!.. На что мне тузы?.. Я всего-навсего бедный труженик. Будем справедливы, Крусита, и не станем упускать из виду нашей главной задачи. Несомненно, я должен поставить дом на широкую ногу, и это уже сделано. Но не надо показной роскоши и шумихи. Мы как пить дать сядем на мель. А что, гостиную и столовую вы тоже собираетесь расширять?

— Да. — Ни в коем случае, черт возьми, ни в коем случае. И вот вам конец нашей истории. Ни одного кирпичика не разрешу убрать, хоть тресните, не разрешу. Хватит!1 Хозяин в доме я, и здесь никто не смеет командовать, кроме… вашего покорного слугк. Ничего не будет ни разрушено, ни расширено. Спустим паруса и заключим мир. Признаюсь, вы обладаете sui generis талантом. Но я не сдаюсь… и поддерживаю несгибаемым знамя экономии. Точка.

— Не воображайте, будто эта вспышка своеволия убедила меня, — невозмутимым тоном отрезала свояченица, постепенно набираясь смелости. — То, что вы сегодня отвергаете, вам придется сделать завтра. Вы даже сами этого пожелаете.

— Я? Ну и ловкачка же вы!

— Разве не вы сами сказали мне, что уступаете смотря по обстоятельствам?

— Повторяю, когда наша семья увеличится, я соглашусь на некоторые перемены, разумеется лишь в тех скромных масштабах, которые соответствуют моим слабым возможностям. И хватит.

— Так время начинать, дорогой сеньор дон Фран-сиско, — ответила с улыбкой Крус, — и если мне разрешается взять в руки лом разрушения лишь в случае надежды на потомство, то я сегодня же зову каменщиков.

— Как, уже?.. — воскликнул Торквемада, выпучив глаза.

— Уже!

— Вы сообщаете мне об этом официально?

— Официально.

— Отлично. Однако осуществление этого desideraturn, в исполнении которого я был, впрочем, уверен, придерживаясь логики фактов, ибо одно событие неизбежно влечет за собой другое, — не является достаточной причиной, чтобы я разрешил кому бы то ни было хвататься за лом.

— Ну, а я не разрешаю забывать, что на мне лежит ответственность за достоинство вашего дома, — возразила решительным тоном свояченица, — и как бы вы ни возражали, я буду поддерживать честь семьи, дорогой сеньор. Так или иначе, а я добьюсь своего, и дон Франсиско Торквемада займет надлежащее положение в обществе. А чтобы разом покончить с этим вопросом, знайте: лишь по моему совету Доносо вовлек вас в дела с табачной фирмой; и да будет вам известно, что только благодаря мне, да, исключительно благодаря моей осведомленности сеньор де Торквемада станет сенатором, слышите, сенатором! и займет в свете положение, соответствующее его блестящему таланту и солидному капиталу.

Даже после этого потока слов Торквемада не смягчился, продолжая протестовать и ворчать. Но свояченица, в силу природного дара или привычки повелевать, приобрела такую власть над скрягой, что он терял перед ней волю. Кипя от злости, не признавая себя побежденным и пытаясь наложить запрет на решения домоправительницы, он ощущал необъяснимую внутреннюю скованность. Эта женщина с дрожащей нижней губой и безупречными манерами порабощала его, он не находил в себе сил сопротивляться ей. С неслыханной смелостью Крус взяла на себя роль диктатора в семье; она обладала талантом повелительницы, и неуклюжий дикарь пасовал перед этим олицетворением власти: грубая сила уступала гению разума.

Крус повелевала и будет повелевать всегда, какая ~бы паства ни попалась ей в руки; она повелевала, ибо небеса от рождения наградили ее неутомимой энергией, а за долгие годы борьбы со злым роком эта энергия закалилась и достигла огромных, небывалых размеров. Крус была олицетворением власти, дипломатии, непререкаемого авторитета, силы духа и плоти; против такого сочетания качеств не мог устоять ни один бедняга, лопавший под ее опеку.

Наконец Крус с независимым видом покинула кабинет дона Франсиско, и тот, оставшись один, дал волю негодованию: он топтал дорогие ковры и извергал потоки ругани.

— Да будет во веки веков проклята эта чертовка! Бес ее побери, ведь она с меня шкуру живьем сдерет. О господи, зачем попался я в эту ловушку, зачем не вырвался из когтей, ведь я же видел, куда меня тащат! Никто, нет, никто не посмеет меня упрекнуть, что я скуплюсь и обрекаю их на голод. Нет, голодать я их никогда не заставлю но экономии требую! А эта сеньора, обуреваемая тщеславием Наполеона, захватила власть и не дает мне жить в моем собственном доме, как я желаю и считаю разумным. Проклятая баба скрутила меня и командует вовсю. Чистое наваждение! Околдовала меня эта ведьма, дохнуть не дает. Я перед ней точно малый ребенок… Хочу восстать в защиту моих интересов, и не смею. Теперь она старается обвести меня вокруг пальца, уверяя, что у меня будет наследник. Вот так новость! Если бы это было правдой! Черт побери, может, ко мне и в самом деле вернется сын по моей просьбе и по воле всевышнего или хоть всенижнего, как он там ни зовись… Деспот, тиран, изверг, командир в юбке, придет день — и я сброшу с себя твои колдовские чары, опомнюсь да как возьму в руки дубину… Что там о дубине мечтать, — простонал скряга, хватаясь за голову, — ведь я, бедняга, трясусь перед чертовкой. Лишь задрожит у нее нижняя губа, я со страху готов под стол залезть! Как бы дубина по моей спине не заплясала. Я, простофиля, годен лишь проценты вычислять да из воздуха деньги делать. Этого дара от меня уж никто не отнимет. Зато она больно ловка командовать да выдумывать такие штучки, что прямо оторопь берет. Ничего не скажешь — умница, равной ей на всем свете не сыщешь. Но в конце концов на ком я женился — на Фиделе, на Крус или на обеих сразу? Ведь если одна мне жена в собственном смысле… как полагается… то другая мой тиран… вот из жены и тирана и составляется эта проклятая колымага семейной жизни… Ладно, будь что будет, а надо жить, чтобы зарабатывать денежки; постараюсь впредь получше их припрятывать от моих знатных дам, от моих дорогих ученых супружниц; беда, коли пронюхают!

Все планы и замыслы той, что держала в своих руках бразды правления в доме Торквемады, были полностью осуществлены вопреки бессильному негодованию скряги, который умолял непреклонную свояченицу принять во внимание потерю доходов от квартирной платы й хоть малость отсрочить устройство кабинета и конторы на третьем этаже, если нельзя вовсе избежать этого зла. Но когда Крус говорила «так будет», препятствий для нее не существовало: взяв на себя роль управляющего, десятника и архитектора, она в несколько дней закончила перестройку, которую сам дон Франсиско, по-прежнему ворчавший на самоуправство свояченицы, в разговоре с посторонними называл весьма удачной. «Это моя идея, — говорил он, показывая друзьям новый кабинет. — Мне захотелось перейти в просторное помещение и поудобнее устроить моих служащих. Гигиена всегда была целью моей жизни. Смотрите, какой получился прекрасный кабинет… А вот приемная для конфиденциальных бесед. На другой половине… пройдемте туда… комнаты счетовода и архивариуса. Рядом сидят письмоводители. Здесь телефон… Я стою за прогресс, и прежде чем появилось этб замечательное достижение, я уже подумывал: а неплохо бы изобрести способ для передачи и приема поручений на расстоянии… Теперь пройдемте в кассу. Сколько простора для производства операций! Я неизменно проповедую теорию, что хоть дела идут из рук вон плохо — куда хуже, чем раньше, — но для нас, финансистов, требуется твердая почва; будем искать новые источники и вести дело с размахом… а для этого необходимо шагать в ногу с новейшими требованиями жизни; учитывая запросы момента, я и решил расшириться, как говорят, сверху донизу, ибо общество желает удобств для себя и для нас. Ради друзей приходится идти на жертвы, и хоть я в жизни не брался за кий, устроил у себя в доме бильярд… Отличная вещь! Весьма элегантная, но обошлась мне кучу денег. В доме всем распоряжаюсь я, от самого значительного до последней мелочи, так что в этот месяц мне хватило беготни…»