Сергей Богачев - Аляска – Крым: сделка века

– Что на роду написано, то и будет, воистину батюшка говорит, пути Господни неисповедимы… – перекрестившись, женщина продолжила сокрушаться. – Кому в руднике погибель, кому в колодце… Говорят, один англичанин с башни ихней оземь упал еще когда морозы были. Разбился насмерть… Мало нам рудников этих, так на тебе… еще и там…

По окончании богослужения траурная процессия направилась к свежей могиле, выкопанной в дальнем углу кладбища, где Пашку вот-вот должны были похоронить рядом с отцом, погибшим год назад в шахте.

Став за гробом сына, мать с трудом делала неуверенные шаги – от горя она и ног не чувствовала под собой. Следом за семьёй шли все родственники, соседи, да и просто земляки. Народа было много – сегодня по приказу Вильямса на заводе никто из мужиков не появился.

– Боженьки, побитый какой… – обе кумушки, стоявшие перед Лузгиным, схватились за лица в тот момент, когда гроб с усопшим проносили мимо.

Капитан тоже обратил внимание на многочисленные ссадины и кровоподтёки на голове покойного. При этом руки его, сложенные вместе на груди, ссадин не имели. В своих предположениях, что Пашка падал в колодец вниз головой и при этом не мог уже закрыть её руками, Лузгин утвердился, кода заметил специфический тонкий красный шрам на шее, едва видный поверх воротника застёгнутой на все пуговицы рубахи.

Неизвестно откуда, как обычно, под ногами капитана появился Михась.

– Да… жил себе человек, горя не знал, и тут на тебе… – рассуждения мальца никак не соответствовали его возрасту. Лузгин вообще заметил, что здешние дети отличались какой-то не необычайной взрослостью. То ли тяжкий труд с малолетства делал их такими, то ли частые похороны, причину для себя капитан не уяснил, но то, что эти мальцы обладали неестественно сильной жаждой жизни и дали бы фору любому столичному юноше на десяток лет старше – это был факт.

– Михась… – негромко обратился к своему новому знакомому капитан, – где этот колодец? Покажешь?

– А шо тут думать, пошли… – мальчик, сверкая пятками, рванул в сторону тропинки, что вела к заводу. Там, на окраине посёлка стоял сруб, накрытый козырьком, под которым покоилось дубовое ведро на цепи.

Запыхавшись по жаре, Лузгин несколько отстал от Михася и когда за поворотом показался колодец, пацанёнок уже свесился туда, заглядывая в прохладное его жерло.

– Не там смотришь! Давай-ка, друг мой, исследуем окрестности.

Михась оставил свою затею – разглядеть отражение звёзд на дне колодца и внимательно слушал своего вчерашнего благодетеля.

– Откуда Пашка шёл? – спросил капитан.

– Да оттуда! Вон же, завод виден! – искренне удивившись недогадливости офицера, мальчик с некоторым отчаянием взмахнул руками и хлопнул себя по штанам, выбив из них облако пыли.

– А там что, лесок?

– Та балочка небольшая, саморослая, Леонид Палыч, вы ж через неё сюда пришли, господин хороший!

Тропинка поднималась наверх к колодцу, через заросли акации, разросшейся благодаря ручью, дававшему деревьям такую нужную в этих краях влагу.

– Смотри, Михась… Кроты рылись вчера, – капитан обратил внимание мальца на небольшие холмики земли.

– Это сегодня. Земля видишь, сырая еще. Вчерашние там, ближе к акациям, – пальцем показал Михась.

– И точно. Сухая. Глянь-ка – будто тащили что-то… – аккуратные холмики подсохшей земли в двух местах были разрушены.

– Ага, ага! Точно, господин хороший! Лянь, с балки наверх тащили, к колодцу! – Михась пробежал вдоль тропы и оттуда еще громче крикнул: – Отсюда, точно! Трава вся помята, аж репей сбили. Тута возня была, зуб даю!

Прибыв на место предполагаемой схватки, Лузгин оценил наблюдательность мальца:

– Инженером, говоришь, собираешься стать? Может в городовые для начала? Потом, может, научишься, а там глядишь, в розыск возьмут, а?

– Не, дядь… мне машины интересно. Еще паровоз надобно повидать. Мужики говорят – адова машина! Вся пыхтит, шипит, плюётся. Вот бы таким драконом командовать, вот это – я понимаю! Так, а шо ты хотел, Леонид Палыч? – Михась незаметно для себя перешёл на «ты».

– Полазь по траве. Нужно место обследовать. Так по правилам. А там посмотрим…

Спустя пару минут перед ногами капитана лежали ржавая подкова, обрывок веревки и свинцовый, полый внутри перстень, забитый свежей землёй.

– Ну, подкова тут не первый год валяется, а вот это – то, что нам нужно! – Удовлетворённо заметил капитан. – Смотри, Михась, о нашей с тобой экспедиции – никому! Понял? – Лузгин достал на этот раз пятак, чем привёл Михася в полнейший восторг – таких денег малец отродясь в руках не держал.

– Могила! – монета исчезла в недрах Михасевых штанов и, поправив кепи, юный следопыт обоснованно решил, что миссия его закончена. – Если нужен буду – завтра ищи меня, Леонид Палыч, возле завода. А щас мне бежать надо – и так тут с тобой заболтался, коровы без присмотра.

Неспешно направившись в сторону разрезавшей линию горизонта пополам домны, капитан Лузгин озадаченно крутил в руках свинцовый перстень, внимательно разглядывая его с разных сторон.

Что за необходимость такая, лить украшение из свинца? Детская забава? Лицевая часть, на которой рельефом был изображен валлийский красный дракон, обработана очень тщательно, в мелочах. Просматриваются крылья, витиеватый хвост, заканчивающийся стрелой, даже маленькие когти – и те чётко видно. Остальное же тело перстня отшлифовано небрежно, лишь чётко просматривается буква «Л» с обратной дракону стороны.

По какой причине Паша Крапива шёл один, если мужики обычно со смены шли гуртом? Его Вильямс преднамеренно задержал? За что его убили? Хьюз уверен, что домна загружена по правилам и защищает своих мастеров, зачем же он отправил «хвост» за несчастным каталем? Или не он? Неужели причиной смерти парня стал их вчерашний разговор о подробностях загрузки, после которого Вильямс пришел в ярость? Парень сболтнул лишнего? Что движет Вильямсом? Чего он боится, если решился на такой грех?

Обилие вопросов, на которые капитан второго ранга Лузгин пока не имел ответов, угнетало его аналитический ум. Даже расположить эти вопросы в правильном порядке, чтобы соблюсти какую-то логику, на данный момент не удавалось, что чрезвычайно выводило из равновесия обычно контролирующего свои эмоции капитана.

Пытаясь систематизировать рой возникших в голове вопросов, адъютант снял китель, повесил его на спинку грубо сколоченного из досок стула, поставил на стол чернильницу и, взявшись за перо, подвинул поближе подсвечник, густо залитый воском, но на бумаге стали появляться совсем не те слова, которых требовало дело:

«Дорогая Татьяна Борисовна. Не знаю, смею ли Вас так величать, ведь виделись мы лишь однажды, но другого слова подобрать не могу. Благодарен провидению, позволившему мне оказаться волей случая в одном с Вами поезде. Уж где меня только не носило, чем я только не был занят, а мысли о Вас меня не покидают, будто пребываю во сне и постоянно встречаюсь с Вашим взглядом, глубоким и пронзительным, словно воды тех морей, в которых я еще не бывал…»