Алан Савадж - Повелительница львов

— Вы должны уйти, ваша светлость, — сказал он.

— Не раньше, чем поговорю со своими солдатами, — сказала я и велела подвести ко мне мою лошадку.

Увидев, что я проезжаю мимо ланкастерских рядов, мои военачальники забеспокоились, ибо заметили: йоркисты уже двинулись в наступление. Впереди развевалось знамя с изображённой на ней головой вепря, это было знамя Ричарда Йоркского, которому его брат Марч присвоил титул герцога Глостерского. Я никогда не встречалась с этим юношей, всего годом старше моего Эдуарда, но слышала, что как солдат он уступает лишь своему брату. Этот порывистый юноша уже начал наступление, и мои люди тревожились за мою безопасность.

Но я не собиралась пасовать перед юношей, который годился мне в сыновья, и медленно объезжала ряды своих солдат, обращаясь к ним с призывами. Терять мне было нечего. Я говорила, что им предстоит сражаться, чтобы положить конец узурпации и освободить своего законного короля, доброго, честного Генриха, подло и вероломно заточенного в тюрьму. Обещала всем в случае победы высочайшие награды и недвусмысленно намекала, что отдам имущество этих предателей, лондонских торговцев, на разграбление.

Я приказывала им смотреть на принца Уэльского, который будет сражаться вместе с ними, в их рядах, преисполненный решимости победить или умереть, и который никогда не забудет тех, кто стоял с ним плечом к плечу в этот день. Вновь и вновь я обещала награды, обещала, что каждый получит свою долю йоркистских поместий и йоркистского богатства. И самое главное, я внушала им, что все, кто будут здесь сражаться, победят они или умрут, обретут бессмертие.

Никогда ещё никто не приветствовал меня такими громовыми рукоплесканиями, как эти мои последние львы. В лучах восходящего солнца засверкали поднятые мечи, зазвучала ликующая победная песня. Йоркисты заволновались, их передовой отряд с громкими криками направился в нашу сторону, загрохотала их артиллерия, сделав первый залп.

— Вы должны удалиться, ваша светлость, — взмолился Сомерсет.

Я кивнула, в последний раз сжала руку Эдуарда и под громкие восхищенные крики поднялась на своей кобыле к аббатству, где меня ожидали фрейлины. С этого наблюдательного пункта я хорошо видела поле сражения. Время от времени останавливаясь, чтобы выстрелить из своих арбалетов, солдаты Глостера продвигались вперёд. Пересечённая местность сдерживала нападающих, а когда они подошли к склону холма, где располагалась моя армия, их встретил ливень стрел. Они остановились, а затем стали отступать.

Фрейлины захлопали в ладоши, и я почувствовала прилив уверенности. Увы, мои надежды оказались тщетными. Всё шло хорошо, и что ещё важнее — в соответствии с моими планами. А план этот, как я уже говорила, состоял в том, чтобы задержать йоркистов и постараться истощить их силы, ибо мы занимали очень выгодные позиции. Главное было удержаться до того времени, когда к нам на помощь, возможно, подоспеет Джаспер со своими валлийцами. Каждый час, каждую минуту выигранного времени мы рассматривали как победу. Никто в моём лагере не ставил вопрос о нападении на Марча, для этого у нас было слишком мало солдат.

И вот тогда-то Сомерсет проявил себя истинным сыном своего отца, безрассудным и бездарным. Увидев, что солдаты Глостера отходят, он потерял всякий контроль над собой, забыл о нашей стратегии, забыл о наших планах, забыл о выгодности нашей позиции, забыл о том, что у наших врагов двойное численное превосходство, забыл о том, что в бой вступила лишь третья часть армии Марча... Издав громкий боевой клич, он повёл своё войско, самое большое из всех наших трёх, вперёд. В полном смятении я хлопнула себя по щекам.

— Господи, — воскликнула я, — какой дурак! Мы пропали!

Безумная выходка Сомерсета в любом случае дорого обошлась бы нам. Но Марч уже принял меры против нашего контрнаступления и послал в лес со стороны нашего левого фланга двести всадников. Как только Сомерсет со своими солдатами оставил укрытия, Глостер остановил своих людей, они развернулись лицом к наступающим, вперёд двинулась и остальная армия Марча, а когда солдаты Сомерсета сблизились с солдатами Глостера, из леса налетели двести всадников и ударили им во фланг. Я смотрела на это побоище, не веря своим глазам, тогда как фрейлины мои кричали от ужаса. Но ещё оставались две армии моего войска, ибо Уэнлок не разрешил принцу Эдуарду последовать за его безумным братом, в резерве стоял и отряд Девоншира. У меня по-прежнему оставались надежды на благополучное отступление, тем более что я продолжала ждать Джаспера.

И эти надежды оказались напрасными. На глазах у меня солдаты Сомерсета стали разбегаться. Отряд моего сына оставался на прежних позициях, но, к своему ужасу, я увидела, что сам Сомерсет, у которого не хватило мужества остаться и умереть вместе со своими людьми, которых он завёл в западню, примчался на коне обратно. Размахивая боевым топором, он подскакал к Уэнлоку, стоявшему рядом с принцем, видимо возмущённый тем, что тот не поддержал его вылазку. Не знаю, что ответил старый рыцарь, но Сомерсет, очевидно, не удовлетворился его ответом. В Следующий же миг Сомерсет взмахнул топором и ударил по обнажённой лысине Уэнлока, который как раз перед этим, чтобы удобнее было разговаривать, снял шлем. Его голова оказалась разрубленной надвое, по самую шею.

Увидев гибель своего командира, солдаты Уэнлока громко закричали, но вместо того, чтобы напасть на Сомерсета, что было бы вполне оправданно, повернулись и бросились бежать. Не устоял и отряд Девоншира. Через несколько мгновений моя армия перестала существовать.

Единственное, что меня беспокоило, — судьба принца, и я хотела поскакать к нему, хотя бы это и угрожало мне смертью от рук йоркистов. Но и в этом праве мне было отказано. Фрейлины буквально силой увели меня прочь, нашли наших лошадей и ускакали, спасая свои жизни — или, по крайней мере, свою общую добродетель, — в ближайший монастырь, где попросили убежища. Джон Комб смело вызвался поехать за принцем и умчался. Больше я его никогда не видела.

Я была не в состоянии ни о чём думать. Только где-то в глубине моего рассудка тлело сознание, что дело, ради которого я жила и дышала, дело моего сына, Генриха и моё собственное, безнадёжно проиграно. Я безмерно беспокоилась о принце. Однако лишилась всякой способности действовать.

Да и что я могла поделать? Кто-то из моих фрейлин предложил попытаться достичь южного берега и оттуда на корабле переправиться во Францию. Но мы вскоре узнали, что по всей стране рыщут йоркистские патрули. Да я никуда бы и не поехала, не получив известий о принце. Так мы протомились три дня. Все эти три дня я не мылась, не меняла платье, ничего не ела и лишь время от времени выпивала бокал вина; и всё время, что я не спала, как верная супруга своего мужа, я молилась на коленях. Бесполезно. На третий день пришли йоркисты.