Алан Савадж - Повелительница львов

Я впервые оказалась в этом большом и, по правде сказать, довольно мрачном заведении. Холодные каменные стены невероятной толщины, окружавшие со всех сторон внутренние лужайки и дворы, усугубляли тягостное впечатление.

Лейтенант ещё более встревожился, когда я заявила, что пришла посетить герцога Сомерсетского.

— Он заключён в тюрьму по приказу Тайного совета, ваша светлость, — запинаясь, вымолвил он. — И может быть освобождён только по его же приказу.

— Разве я сказала, что пришла его освободить? — заявила я. — Я пришла навестить человека, являющегося моим кузеном и другом, которому вполне доверяю. Пришла, чтобы обсудить с ним обстановку во Франции, которую он знает лучше кого-либо другого. К тому же он мой подданный. Как и вы.

Дальнейших протестов не последовало, и меня проводили в одну из нескольких башен, которым замок обязан своим названием [25] Тауэр по-английски означает «башня». . Поднявшись по бесконечной каменной лестнице, я оказалась в довольно просторном, хотя и скудно обставленном помещении. В самом его центре стоял Эдмунд. Он был хорошо одет, и я не заметила никаких следов дурного обращения. Однако, как и все в тот день, он был ошеломлён моим появлением и поспешно упал на одно колено. Я повернулась к лейтенанту, который вместе со своими прихвостнями и моими фрейлинами последовал за мной в камеру.

— Закройте дверь с той стороны.

Казалось, он собрался было запротестовать, но я посмотрела на него с самым повелительным видом, который только могла изобразить, и он, пятясь, вышел из комнаты. Мои фрейлины заколебались, но я жестом приказала им выйти вместе со стражниками. Тяжело звякнула дверь, закрываясь за ними. Эдмунд по-прежнему стоял, коленопреклонённый.

— Вы не находите, что каменный пол слишком холоден и твёрд, кузен? — спросила я.

Герцог Сомерсетский торопливо встал.

— Вы отдаёте себе отчёт в том, что делаете, ваша светлость? — сказал он. — Через пятнадцать минут весь Лондон будет знать, что вы разговаривали за закрытыми дверьми с человеком, обвиняемым в измене.

— А я и хочу, чтобы все знали, — ответила я. — Потому и приехала сюда открыто, без каких-либо предосторожностей. — Я подошла поближе. — Эдмунд, вы хорошо знаете, что существует тайный заговор, направленный против короля.

— Полагаю, да, ваша светлость. Но никто не признает его существования.

— Это так, и поэтому нам нужно привлечь на свою сторону всех честных людей, которым мы можем полностью доверять. — Я подошла к нему вплотную. — Эдмунд, готовы ли вы умереть за короля?

Он посмотрел на меня, на несколько мгновений его лицо посуровело, и я могла только догадываться, какие мысли роятся в его голове. Его ответ подтвердил мои догадки.

— Я готов умереть за вас, милая Мег, — сказал он.

Могу поклясться, что, предпринимая это знаменитое паломничество в Тауэр, я хотела только форсировать события, а заодно и завербовать могущественного сторонника, способного стать моей правой рукой в борьбе за наше дело. Но теперь меня вдруг осенило, что наше дело, в сущности, моё дело, во всяком случае в глазах любого человека, готового обнажить ради нас свой меч. Во всём королевстве не было ни единого человека, это касается и королевских кузенов, который хоть раз общался бы с королём и готов был умереть за него.

— Тогда живите ради меня, дорогой Эдмунд, и несите моё знамя к победе.

Он схватил мою руку и поцеловал её, затем, прежде чем я смогла понять, что он намеревается сделать, поцеловал мой рукав, плечо и привлёк меня к себе, заключив в объятия. Разумеется, я догадалась, что, как и Суффолк, Эдмунд давно уже издали обожает меня. И была склонна ему помочь. Он моложе Суффолка, сильнее на вид, в его жилах течёт королевская кровь, знатностью он не уступает даже королю, а наше положение в то время было ещё более отчаянным, чем в прошлом, когда Суффолк сделал мне своё бесчестное предложение. К тому же теперь я знала, к каким ужасным последствиям приводит откладывание неизбежного. Поэтому я не уклонилась от поцелуя Эдмунда, напомнив себе, что поступаю так во благо государства.

Как и Суффолк, он пришёл в ужас от того, что делает, но его руки с воодушевлением совершили своё быстрое путешествие по моей спине, ягодицам и грудям, затем он снова упал на колени.

— Ваша светлость, — пробормотал он, — простите меня...

— За то, что вы меня любите? — спросила я. — Вовсе не собираюсь обвинять вас в этом преступлении. — Он поднял голову. — Я хочу, чтобы вы были моей надёжной правой рукой.

— Я в вашем полном распоряжении. Но...

— Вы будете первым человеком в нашем королевстве, других наград я не могу вам обещать.

Он облизнул губы.

— Но...

— Вы исполните мои желания, только мои. Клянётесь?

— Клянусь. Но, ваша светлость...

— Вы слишком нетерпеливы, Эдмунд.

Он снова вскочил на ноги, я подалась к нему, чтобы он мог ещё раз обнять и поцеловать меня. Несмотря на некоторый любовный опыт, приобретённый мною в объятиях Суффолка, клянусь, что никогда ещё в своей жизни я не была так возбуждена. Однако не теряла головы.

— Вы слишком нетерпеливы, — повторила я, высвобождаясь.

— Но, ваша светлость, — сказал он, — находясь здесь, я ничем не смогу вам помочь. А я сомневаюсь, что мне удастся выйти отсюда. Ведь это замок. Кстати, мне уже давно предсказано погибнуть в замке.

Именно это он, очевидно, и хотел сообщить мне в течение последних пяти минут; я переоценила его — явно притворный — пыл, у него такая же холодная кровь, как у рыбы, он повиновался скорее велениям разума, чем сердца. И к тому же всегда страдал суеверием.

— Уж не хотите ли вы, милорд, сказать, будто верите всяким лживым прорицаниям, — молвила я. — Что до вашего освобождения, то, заверяю вас, за ним дело не станет.

Моё посещение тюрьмы произвело настоящий фурор, но именно на это я и рассчитывала. Генрих смотрел на меня так, будто я была незнакомкой, впрочем, с этого момента я и в самом деле стала для него незнакомкой — не столько женой, сколько защитницей и наставницей; мои фрейлины рассказывали всем, кто только хотел слушать, о моём бесстрашии и решимости. И, само собой разумеется, об их собственном бесстрашии и решимости.

Тем временем я продолжала отстаивать дело своего мужа. Йорк по-прежнему отсутствовал, и я отправилась на заседание совета. Изумлённые моим, появлением, члены совета повскакали на ноги; они так встревожились, словно меня сопровождал по меньшей мере отряд лучников.

Я улыбнулась им.

— Милорды, — сказала я, — прошу вас, сядьте. Извините, что решаюсь прервать ваше заседание, но для этого у меня есть веские причины, которые и хочу довести до вашего сведения.

Присутствующие переглянулись, и, как можно было ожидать, кардинал пригласил меня сесть.