Вадим Щукин - Красные плащи

— Подойди ко мне, Лисикл! — прервал их разговор голос худощавого мужчины, остановившегося, опираясь на посох, шагах в десяти от молодых людей.

— Слушаюсь, педоном [51] Педоном — должностное лицо, ведавшее воспитанием подрастающего поколения. , — чуть не бегом рванулся к нему ирен.

Мягкий свет небольшого серебряного лампиона изливался на низкий столик эбенового дерева, где до времени покоился жареный с вином барашек. Как только пустел кубок одного из двух возлежащих подле столика пирующих — из тьмы бесшумно возникал молодой раб, и сосуд вновь наполнялся рубиновой струёй благоуханного напитка.

— Клянусь собакой, благородный Поликрат, — обратился Эвтидем к хозяину — мужчине чуть старше шестидесяти лет, — после твоих угощений к чёрной похлёбке тянет не больше, чем к ладье Харона!

Поликрат неторопливо расправил складку роскошного гиматия [52] Гиматий — верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани; надевался обычно поверх хитона. и обратил украшенную тугими волнами седин крупную голову к собеседнику:

— Тиссаферн [53] Тиссаферн — персидский сатрап, с которым Спарта вела борьбу за гегемонию над греческими городами Малоазийского побережья. в Сузах [54] Сузы — тогда столица Персии. , куда я сопровождал Анталкида [55] Анталкид — глава спартанской делегации на мирных переговорах с Персией 387 г. до Р.Х. , пытался разгадать секрет силы спартиатов. Интересовался он не только нашими воинскими упражнениями, но и тем, что мы едим. Анталкид не стал делать из этого тайны. Сатрапу [56] Сатрап — в древней Персии правитель области. приготовили чёрную похлёбку — в точности как нашу. Надо было видеть, как плевался перс, отведав варева из бобов с бычьей кровью! На его вопрос, как вообще можно есть такую гадость, Анталкид гордо ответил: «Чтобы оценить вкус нашей пищи, нужно родиться на берегах Эврота!»

— Даже родившись на берегах Эврота, с трудом заставляешь себя глотать эту жижу, и то лишь потому, что она даёт здоровье и силу.

Архонт улыбнулся, погладив роскошную, тщательно завитую бороду:

— Поверь, Эвтидем, то, что стоит на этом столе, даёт ещё больше сил и здоровья. Но сесситии — символ братства всех спартиатов. И ещё пусть они думают о том, как сладко едят чужеземцы. Охотнее пойдут в бой.

Остатки барашка исчезли, зато на столе появилась стайка фаршированных фисташками жаворонков. Некоторое время тишина нарушалась только хрустом нежных птичьих косточек.

— Представляю, благородный Поликрат, какую цену ты заплатил за своего повара. Я уверен, в Спарте второго такого не найти. — Эвтидем вытер жирные губы тыльной стороной ладони.

— Вовсе нет. Всего лишь жизнь его прежнего владельца, богатого фиванского бездельника. Негодяй путался с демократами, и достойные граждане, — улыбка шевельнула олимпийскую бороду, — сторонники олигархии, указали на него сразу же, едва мы встали в Кадмее. Правда, почти всё богатство этого болтуна прибрал к рукам Лисанорид.

Один из трёх гармостов, и наиболее влиятельный из них? Говорили, он был очень богат. Что, впрочем, не спасло его от суда и изгнания за позорную сдачу крепости. Пусть даже и не он был главным виновником потери Фив, а его казнённые товарищи.

— Ты думаешь? Все трое несчастных виновны в том, что прозевали дерзкую выходку демократов. Но — об этом мало кто знал — именно Лисанорид убедил остальных уступить фиванскому сброду. А ведь мы могли бы их разбить...

— Так почему же вы ушли без боя? — Эвтидем вытянулся к ложу хозяина, будто почуявшая дичь охотничья собака.

— Ты уже догадался сам, Эвтидем. И в живых он остался, отделавшись изгнанием, по гой же причине...

— Золото? Ты говоришь, фиванцы купили спартанского военачальника?

— А подсудимый купил жизнь. Угощайся, этот сыр превосходен. И так подчёркивает вкус вина.

С растерянным видом эфор отправил кусочек в рот и некоторое время жевал; затем отхлебнул из кубка.

— Ты это знал?

— Я знал Лисанорида. Знал и тех, кто его судил. Сейчас никого из них уже нет в живых.

— Говорят, — добавил после небольшой паузы Поликрат, — бывший гармост благоденствует ныне в прекрасном поместье где-то на берегах Нила. Богатство спасло ему жизнь. Скорее всего, Лисанорид с радостью отправился в изгнание туда, где роскошь не зазорна.

Глаз олимпийца, неожиданно прищурившись, глянул на эфора коротко и остро. Эвтидем несколько мгновений что-то соображал.

— Мудрый Ликург, — наконец произнёс он, — оградил нас своими законами от роскоши, чтобы не ослабли тела и дух спартиатов. Но это, конечно, относится к тем, кто должен идти в бой и крепкой рукой заставлять илотов обрабатывать клеры. А почтенные архонты и другие лучшие граждане должны быть награждены за тяжёлый труд на благо отечества! — завершил эфор так, словно выступал перед народным собранием.

— Между тем есть крикуны, всегда готовые усмотреть в этом нарушение заветов предков.

— И кто же это?

— Пентеконтер Эгерсид, сын Демофила. Он осмеливается открыто говорить, что такие, как я, подтачивают могущество Спарты, заявляет о необходимости увеличения литургии [57] Литургия — общественная обязанность, поручение. для состоятельных граждан — как будто не из моих мастерских вышла добрая половина лаконских клинков!

Эвтидем не стал скрывать своих чувств:

— Это не всё, мой благородный друг. Мне известно, гордец хочет прекратить криптии — мол, илоты помогали нам в последней войне, — а периэков уравнять в правах со спартиатами.

— А это уже преступные слова! Вот кто подрывает устои Спарты! — Пока только слова. А жаль! Иначе мы бы уже осудили и казнили его.

— Ты должен вынести обвинение Эгерсиду уже сейчас!

— Хочу. Но пентеконтер слишком популярен, особенно среди молодёжи.

— Он такой же смутьян, как его дед и отец!

— Недавно я видел этого возмутителя умов. Когда проверял войска, предназначенные для отправки на север к Клеомброту. Вот и наш пентеконтер со своим пентекостисом промарширует туда же.

— Вот-вот, отправится к своему покровителю. За что его любит царь?

— Не могу понять. — Эвтидем вытянулся на спине, заложив руки за голову. — Выяснить бы, есть ли у него долги...

— Уже выяснил. Нет. Пока.

— Вот если бы он стал гипомейоном [58] Гипомейоны («опустившиеся») — свободные спартиаты, утратившие свой клер (земельный надел) и не способные делать взносы на общие обеды. ... Для него это — хуже казни. Ты бы смог так сделать, Поликрат?

— С твоей помощью. Должно быть, пора объявлять войну илотам, священную и тайную, не так ли, эфор?

— Пусть шагает пентеконтер к Коринфу, — вещал в потолок сотрапезник. — А вернётся — не сможет даже взнос в сесситию сделать со своего пустого клера! Правда, ему поможет Клеомброт.