Вадим Щукин - Красные плащи

Лаконцы, истощённые войной, дивились на дорогое оружие, яркие наряды и весёлый, беззаботный вид пехотинцев, особенно пельтастов. Должно быть, всего у них вдоволь. Сноровисты, ловки, хорошо обучены — иначе не смогли бы так быстро осуществить высадку, разбить лагерь и организовать охранение. Горы всяческих припасов выросли на берегу! Видно, афиняне готовились идти через голодный край. Что ж, они правы, только на чём повезут такое количество съестного — лошадей и повозок почти нет. Странное обстоятельство, как и полное отсутствие кавалерии, было тут же подмечено архонтом.

— Лошади и повозки занимают слишком много места на кораблях, — рассеял его недоумение Ификрат. — Я предпочёл взять больше пехоты. Да и какой смысл везти с собой то, что можно в избытке найти на месте? Торговые агенты давно закупили всё, что нужно, в городах и сёлах на побережье Миртойского моря. Завтра две сотни повозок прибудут к лагерю!

— Но даже самым ловким торговым агентам не приобрести здесь боеготовую кавалерию, — воскликнул несколько удивлённый способностью афинянина решать вопросы снабжения Поликрат.

— И не надо. Я отправил её в Аркадию сухопутным путём через Истм, как только Эпаминонд ушёл в Тегеи. Риск? Конечно, зато удалось выиграть место для пехоты на кораблях, к тому же, учти, у Коринфа стоит только часть фиванской конницы, небольшая и не лучшая. Мои всадники если не разобьют её, то, по крайней мере, прорвутся. Жду вестника...

Афинский стратег отказался ночевать в отведённых для него покоях и остался в лагере среди своих пельгастов. Впрочем, добраться до походного ложа так и не удалось — прибыл гонец из Мантинеи.

— Исполняя твой приказ, афинская конница выступила из Аттики, прошла Мегариду и Истм, — бойко докладывал молодой аристократ, — но близ Коринфа встретила фиванских всадников, видно, кем-то предупреждённых. Мы отважно приняли бой, но потерпели поражение. К счастью, нам удалось отойти не в сторону Аттики, а на Аркадию, куда и было приказано прибыть. Мы стремились исполнить твой приказ, стратег, как можно скорее, и скакали к Мантинее так, что фиванцы остались далеко позади.

— Скажи лучше, драпали без оглядки, — проворчал Ификрат. — Так, значит, я должен благодарить фиванскую кавалерию за то, что она одним махом забросила вас с Истма в Мантинею?

— Благородные всадники, цвет афинской молодёжи, расположились в домах, внутри городских стен, чтобы дать заслуженный отдых себе и животным...

— Понятно, спрятались от противника, — деловито кивнул стратег...

— ...но, к сожалению, не смогли его вкусить, так как ранним утром в окрестностях города показалась конница Эпаминонда. Она пришла к Мантинее после неудачной попытки захватить Спарту. Многие горожане в это время вышли на пастбища пасти свой скот, и наряду с жителями близлежащих деревень стали первыми жертвами фиванцев. Рабство грозило всем, кто оказался вне стен города в это злосчастное утро. И тогда верная союзническому долгу афинская кавалерия вышла навстречу противнику, даже отказавшись от завтрака.

— Какая самоотверженность! Представляю, как потрудились горожане, чтобы вытолкать вас за стены.

— Ты несправедлив к нам, стратег. Мы сражались доблестно, спасли всех мантинейцев и снискали их уважение и благодарность... для всего нашего государства!

Ификрат при этих словах вскинул голову, в его воспалённых бессонницей глазах мелькнул одобрительный огонёк.

— К несчастью, потери довольно велики, но именно потому, что мы бились стойко. К счастью, противнику тоже крепко досталось.

— Ты где учился, сынок? — устало спросил командующий.

— В школе софиста Андроника, фиванского изгнанника. Он известный философ.

— Как же, знаю. Известный болтун. Ты, я вижу, не так уж плох, раз сумел добраться сюда, миновав разъезды противника. Иди в соседнюю палатку, поешь и отдохни.

Отослав гонца, Ификрат обратился к эпистолярию:

— Ну что ж, доставай свою карту, посмотрим, что у нас получилось...

Поликрат выехал в Спарту раньше, чем двинулись туда колонны афинской пехоты, но проворные пельтасты, шагавшие быстрее смирного коня архонта, догнали и обогнали его. Пришлось глотать пыль, поднятую тысячами пар военных сандалий. Верный слуга топал сзади, нагруженный бронзой доспехов хозяина.

Афиняне принесли с собой в мрачно-траурный город весёлый задор, смех и шутки, они щедро сорили серебром, делились своими многочисленными запасами, успокаивали надеждами на лучшее будущее тех, кто когда-то одержал военную победу над их государством. Старики смотрели на детей и внуков бывших противников, дивились их богатым нарядам, пышным доспехам, тугим кошелькам; не в одной седой голове зародилась мысль, что путь к благополучию и дорога войны совсем не одно и то же. Правда, Ификрат недолго задерживался в Спарте и, как только подошли остальные силы, высадившиеся в других пунктах побережья Миртойского моря, выступил к Мантинее — на соединение с войсками Агесилая.

Всё это как нельзя лучше отвечало настроению Поликрата. Может быть, превратности войны позволят вообще избежать неприятных объяснений с царём, ставшим вдруг настоящим властелином?

Домашние слишком поздно обнаружили приближение хозяина, и растерянный Никерат успел выдавить «Тебя ждёт гость», когда архонт уже миновал тяжёлые створки дверей мегарона.

Пара голубых звёзд сверкнула сухим холодным светом из глубины зала. Нет, это не звёзды, а глаза женщины, затянутой в чёрную замшу отделанного серебряными бляшками скифского наряда.

— Тира? — удивлённо воскликнул Поликрат.

— Да, твоя бывшая рабыня Тира. Бывшая, потому, что исполнила поручение, за которое ты обещал мне свободу и богатство, не так ли?

Архонт лишь недоумённо кивнул, поражённый равно как внезапным появлением женщины, так и исходившим от неё ощущением независимости и собственной значимости.

— Ты, конечно, размышляешь, как удалось мне вырваться из гарема персидского вельможи? Ответ здесь, — Тира протянула украшенный печатью свиток пергамента.

Поликрат не сразу постиг смысл написанного: его бывшая рабыня — дочь могущественного сатрапа, повелителя Малой Азии, родственника самого царя царей! Не может быть... но подпись, печать...

— Ваши дипломаты легко удостоверят подлинность письма, — вновь заговорила Тира, — хотя, к сожалению, нет больше среди них искусного Анталкида. В Герусии, я знаю, есть акты, скреплённые печатью моего отца.

Архонт, шевеля губами и щурясь, дочитал текст. В глазах вдруг вспыхнули, медленно угасая, серебряные искорки, в затылок вступила тяжёлая тупая боль. Фарнабаз просит всех облечённых властью оказывать помощь и содействие его путешествующей дочери.