Сергей Зайцев - Седьмая печать

Она вздохнула и уж повернулась уходить, как услышала за дверью очень тихий шорох. Ещё раз звонить она не решилась, но на всякий случай негромко кашлянула.

Дверь тут слегка приоткрылась. Кто-то несколько мгновений изучал гостью из полутьмы прихожей. Но вот дверь распахнулась широко, и девушка увидела Бертолетова.

— Магдалина? Вот неожиданный визит!..

Он был серьёзен, но в голосе его Магда явно услышала нотки приязни. Эти нотки успокоили её, уже начавшую немного волноваться.

Бертолетов отступил в сторону:

— Проходи. Чего стоять на холоде!

Магдалина через плечо Бертолетова оглядела прихожую:

— А Надя здесь?

— Нет, Надя сейчас у себя дома. Тебе нужна Надя?

— Тогда не буду входить, — покачала головой Магдалина.

Бертолетов улыбнулся:

— Чего же ты хочешь? Зачем нашла меня?

Она протянула ему свёрток:

— Вот. Это тебе. Ты был добр ко мне. Не допустил до греха. Теперь я и сама понимаю, что великую глупость готова была совершить.

— Что это? — Бертолетов не взял свёрток.

— Кружева. Возьми. Я сама сплела.

Он опять улыбнулся:

— Зачем мне кружева? Не надо...

— Сегодня ко мне во сне приходила мама. Она велела кому-то подарить кружева, но я не поняла — кому. Подумала, что тебе.

— А про дочку она сказала? — оживился Бертолетов.

— Нет. И я не спросила. Побоялась. Не хотела опять видеть маму такой злой. Если захочет, она сама мне скажет после — когда ещё придёт.

— Лучше продай кому-нибудь, — Бертолетов кивнул на свёрток. — Деньги будут.

— Нет, — Магдалина всё держала свёрток перед ним. — Возьми кружева. Пригодятся. Я посмотрела в твои окна: можешь обшить ими занавески. А хочешь, я тебе сплошь кружевные занавески сплету? Красиво будет. У меня есть очень редкий узор, чудесный узор.

Бертолетов был растроган:

— Спасибо. Но мне и так хорошо.

Она явно расстроилась его отказом:

— Это очень важно. Красивые кружева на окнах привлекут удачу в твой дом.

Бертолетов задумался, достал деньги:

— Вот что: отнеси-ка эти кружева Наде. Может, ей нужно, — прямо на свёртке он написал адрес.

Пока он писал, склонившись, прижав свёрток к колену, Магдалина молча смотрела на него... едва ли не с любовью. Когда он возвращал ей свёрток, спрятала глаза. Сказала:

— Ты счастливый. У тебя такая милая подружка.

И денег не взяла.

Летнем саду в один из последних погожих дней осени Надежда и Бертолетов видели рыжеволосую даму, делавшую зарисовки в альбом. На даме, не старой ещё, лет тридцати, были накидка, подбитая мехом, тёмно-зелёное шерстяное платье с турнюром [20] Турню́р — подкладка под женское платье; состоящий из каркаса или небольшой подушечки турнюр подкладывали сзади несколько ниже талии. и затейливая шляпка на высоком шиньоне. Бертолетов, человек впечатлительный, остро почувствовавший настроение сада, настроение момента, сказал, что эта дама — как сама осень...

Трепетали в ветерке редкие уже на деревьях листья; мокрые листья, будто мукой подернутые инеем, тихо шуршали под ногами. Чудно и таинственно пахла эта опавшая листва. Дама сидела на крашеной чугунной скамеечке напротив фигур «Мира и Изобилия» и рисовала, как рисует мастер, — не особенно утруждаясь, легко, запросто, даже не удосужившись снять перчатки, думая о чём-то своём, возможно, очень далёком от темы рисунка. В том, как она сидела на скамеечке, прямо держа спину, как изящно закинула ногу на ногу, как она держала альбом на точёном бедре, проступающем из-под складок платья, был некий европейский шик; похоже, дама эта не один годок провела в заграницах и так же, как сейчас, легко и запросто, зарисовывала себе в альбом то дикие горы Швейцарии, то ухоженные, уставленные игрушечными домиками берега германских рек, то восхитительные купола флорентийских соборов и гондолы, тихо проплывающие под венецианскими мостами, а то отдыхающих на живописном Лазурном берегу или в уютном парижском бистро... Увидя краем глаза проходящую мимо молодую пару, дама улыбнулась — но не паре, а скорее какой-то своей светлой мысли.

Когда Надя и Бертолетов приблизились, они не удержались и заглянули в альбом. Под искусной рукой дамы-художницы появлялись в карандаше пока ещё лишь отдельные части фигур — в разной степени явственности проступали они из молочно-туманной белизны листа, как бы рождались из глубины листа, из хаоса линий, размазанных теней и чёрточек; и это представлялось настоящим волшебством. Как будто небрежными, но точными штрихами были набросаны фигуры и лица женщин, красивых классической античной красотой, женщин, олицетворявших победительницу Россию и венчающую её лавровым венком богиню победы Нику; несколькими размашистыми изломанными линиями был передан поворот шеи орла; спешными и скупыми движениями грифеля обозначены крылья Ники; тщательно прорисована унылая морда шведского льва, попираемого её белоснежной, полной жизни, едва не детской ножкой; но с особой тщательностью уже были изображены, — словно вылеплены на бумаге, наделены плотью, — открытая нежная грудь и округлое плечо вечно юной богини. Как будто ради этой груди, ради этого плечика весь рисунок и затевался; оставь художница работу сейчас, и незаконченный этюд её уже являл бы собой ценность немалую, ибо цель его была достигнута. Не об этом ли говорила её светлая улыбка? Не о вечной ли женской красоте, которой не страшна никакая осень?..

Продолжением незаконченного этюда привиделся Наде весь Летний сад. Карандашно-чёрные стволы и ветви деревьев, мутно-серая расхристанная щетина кустарников, угольно-чёрная решётка сада, неумолимой строгостью линий будто организующая мир растений, как нотный стан организует мир звуков; за ней — размытая оловянная тень набережной. И дальше — осенне-свинцовая Нева и небрежные пятна огромных барок, груженных дровами и тянущихся с востока на запад по реке, по самому центру Питера бесконечной чередой.

Надя и Бертолетов покинули сад через главный вход и в приятном молчании шли по набережной. Бесчисленные барки спускались из верховьев реки. И днём, и ночью они будут приходить в город до самого появления льда... Плескались волны, перекрикивались кормчие, поскрипывали по́теси [21] Огромные вёсла, какими барки управлялись; потеси устанавливались на носу и на корме, а иногда и по бокам барок. .

Одна за другой барки причаливали к многим дебаркадерам, а где было поглубже, там и прямо к набережным. Здесь их уж поджидали приземистые, плечистые грузчики. Сотни грузчиков бегали туда-сюда по скрипучим мосткам. Возчики в начищенных сапогах успевали подгоняли фуры. Отъезжая с дровами, возчики покрикивали на лошадей, грозно встряхивали вожжами. Ветерок гнал по улицам опавшие жёлтые листья.