Дмитрий Иловайский - Эпоха Михаила Федоровича Романова

Для судьбы Шеина главный источник это отрывок из Розыскного дела или собственно судебный приговор над ним и его товарищами в Акт. Арх. Эксп. III. № 251. Можно было бы весьма сожалеть о том, что это Розыскное дело пока не найдено вполне: ибо любопытно было бы узнать ответы самого Шеина и его товарищей. Но вновь обнародованные источники, особенно первый том Актов Моск. Гос-ва, т. е. акты Московского Разряда того времени, достаточно выясняют почти весь ход войны и Смоленской осады, и те искажения фактов, которые, по всей вероятности, Шеин приводил в свое оправдание, едва ли много прибавили бы этому выяснению. Важнее отсутствие свидетельских показаний. По хронографу Столяровскому, комиссия, назначенная для суда над Шеиным, «сыскивала ратными людьми, которые были с ним под Смоленском. И ратные многие всякие люди в сыску боярам сказали на боярина на Михаила Шеина и на Артемия и на сына ево Василья Измайловых многая их неправды, а к государю нераденье, а к ратным людям жесточь и утеснение». (Изборн. А. Попова. 373.)

Олеарий (кн. III, гл. 6) рассказывает следующее. В Москве неудачу Смоленской осады приписали измене Шеина. Когда войско воротилось, то оно прямо жаловалось на измену своего предводителя. Сначала жалобщиков не уважили и поступили с ними строго; тогда вспыхнуло восстание, и, чтобы утишить его, народу обещали казнить Шеина. А последнего обманули: сказали ему, что он только для виду будет выведен на казнь, но что в последнюю минуту его помилуют. Доверяясь сему обещанию и особенно слову патриарха, Шеин спокойно лег на землю; но ему тотчас отрубили голову. Сын Шеина в тот же день, по требованию народа, был до смерти засечен кнутом, а приятели его сосланы в Сибирь. Очевидно, или Олеарию кто-то сообщил неточные сведения, или он их потом спутал. Мы знаем, что сын Шеина был сослан и умер на дороге. (Впрочем, возможно, что предварительно он был сечен.) Хотя рассказ о народном бунте мало достоверен, а обманное обещание помилования того менее; но несомненно, что воротившиеся из-под Смоленска ратные люди обвиняли Шеина в измене и возбудили против него сильное общественное негодование, которое успокоилось только после его казни. Олеарий прибыл в Москву, спустя три месяца с несколькими днями после этой казни, и мог заметить общее настроение; здесь были еще свежи впечатления Смоленской катастрофы, и толки о Шеине как изменнике еще не замолкли. Также смутно и сбивчиво рассуждает об этом деле русский хронограф. Он напирает особенно на клятву или крестоцелование, данное Шеиным польскому королю перед своим отпуском из плена. (Об этой клятве упоминает и помянутый отрывок из Розыскного дела, т. е. акт официальный.) «Царь и патриарх, — пишет он, — впадоша в кручину и в недоверие о болярине своем Михаиле предореченного крестного целования, такожде и боляре Московские уязвляющеся завистию и клеветами на Михаилу, такожде дохождаше слух и в полки к Михаилу, яко многи царю и патриарху наветуют на него такожде и в полках воздвизается на него ропот велик за гордость и нерадение его; он же от гордости своея на всех воевод и на немецких полковников нача злобитися и их бесчестити, ратных же людей оскорбляти, а с сопостаты битися и для конских кормов по селам не повеле отпущати и к Москве нача грубо писати, а с Москвы к нему грамоты прихождаху токмо со осуждением и опалою». «Приде под Смоленск сам Польский и Литовский король Владислав со многими гетманы и со всею своею радою, не зело же в тяжце силе, но в промысле усердие, и посылает к Михаилу Шеину и вспоминает ему крестное целование. Михаиле же паки унывает и паки на ратных своих людей гневается и никакого промыслу не чинит многое время». (Из хрон. Пахомия. Изборн. А. Попова. 317–318). Далее у него патриарх Филарет умирает от скорби уже после капитуляции Шеина, хотя дата его кончины указана верно (только 2 октября вместо 1-го). Явные неверности вроде того, будто из Москвы Шеину писали все с укоризною и опалою, показывают, что составитель сего хронографа астраханский архиепископ Пахомий, писавший спустя лет двадцать после события, не имело нем точных сведений и рассуждает на основании разных противоречивых слухов (сведения об этом хронографе см. у Ан. Попова «Обзор Хронографов рус. редакции». 236–242). Вообще обвинение Шеина в измене проникло почти вовсе русские источники.

По поводу официального выражения, что троим осужденным в Москве отрубили головы «на пожаре», укажу на заметку А.И. Бунина о значении слова пожар в старину (Археологии. Известия. 1898. № 5–6). Он объясняет это название вообще в смысле торговой площади, а в Москве так называлась Красная площадь и кроме нее Лубянская. К приведенным им свидетельствам присоединю еще одно: «ко пречистой Богородице Казанской, что на пожаре». (Выходы государей. М., 1844, стр. 115, под 22 октября 1643 г.).

О ссылке и смерти Ивана Шеина, о ссылке и возвращении в Москву кн. Прозоровского, Тимофея Измайлова, его сына Льва и сына Артемьева Семена Измайлова см. Акты. Эксп. III. №№ 335–349. О Тимофее Измайлове встречается сведение в «Записи. Кн. Моск, стола»: состоявший у Большой казны Тимофей был отставлен от службы уже в марте 1633 года. (Рус. Ист. Библ. IX. 525). Там же находим известие о подьячем Разрядного приказа Пятом Спиридонове: «за литовскую посылку» он переведен дьяком в Поместный приказ, получил 600 четей поместного оклада и денег 70 рублей (555). А известный Иван Граматин в мае 1634 г. назначен думным дьяком, ведавшем Посольский приказ, и вскоре пожалован печатником (558 и 559). Любопытна в той же Записной книге роспись больным ратным людям, оставшимся под Смоленском, а потом отпущенным в Москву. Имена их в издании пропущены; но судя по некоторым приведенным из числа служивших в полках иноземного строя, это все русские люди. Между прочим «Индрихова полку» (Фандама) пропущено до 90 имен, а приведены только двое: сын боярский Никита Котов и Андрей Левшин. (575). Но и отсюда ясно, что Фандама командовал не иноземным, а русским солдатским полком. Примером пограничных споров и беспорядков, наступивших тотчас за Поляновским миром, может служить донесение из Комарицкой волости воеводы Ф. Пушкина о неправильном присвоении себе литовскими людьми села Олешкович (Времен. Об. И. и Д. Кн.4).

Пример благодушного отношения к поведению Шеина и объяснения наших неудач несостоятельностию русского войска, ненадежностию и неповиновением иноземцев и интригами бояр представляет «История» Соловьева, т. IX, гл. 3-я. Он ссылается и на вышеприведенный хронограф Пахомия, хотя это довольно мутный источник; притом же, как мы указали, Пахомий главным образом приписывает неудачу не этим причинам, а тайной присяге, данной Шеиным королю. Вслед за Соловьевым боярской интриге против Шеина приписал неудачный исход войны и И.Б. Забелин в своей Монографии «Минин и Пожарский». (См. Рус. Архив 1872. № 5 и стр. 144 отдельного издания.) Особенно усердным защитником Шеина явился Зерцалов в указанной выше статье «М.Б. Шеин под Смоленском». (Чт. О. И. и Др. 1897. Кн. 2. Смесь), где он предположение Соловьева о боярских интригах, помешавших успехам Шеина, довел до крайности и почти все его неудачи объясняет именно сими предполагаемыми интригами. Главная причина подобных выводов заключалась в недостаточно подробном фактическом знакомстве с данными событиями; а между тем писатели, хорошо осведомленные с ходом и разными фазисами военных действий под Смоленском, уже и ранее неодобрительно относились к поведению Шеина и его способу осады; такова, например, вышеназванная монография ген. Н.Е. Бранденбурга. Ныне же после издания новых и обильных источников (см. выше) весь ход военных действий и поведение Шеина настолько выяснилось, что оправдывать бедственный конец похода какими-то боярскими интригами нет никакой возможности. Между прочим, защитники его ссылаются на причиненное будто бы ими постоянное голодание русской армии и недостаток боевых припасов. В действительности, как мы видели, наоборот, неприятели удивлялись огромным запасам всякого рода, которые они нашли в острожках и земляных городах, покинутых русскими. А недостаток съестных припасов произошел конечно тогда, когда Шеин допустил отрезать свои сообщения и очутился в блокаде.