Дмитрий Иловайский - Эпоха Михаила Федоровича Романова

По жалобе Шеина на недостаток посохи, в сентябре конных даточных людей, собранных с монастырей, спешили посылать в Дорогобуж, где они должны были ожидать приказаний от Шеина; вслед за тем приговорили собрать посоху в Смоленском и соседних уездах с пяти дворов по одному человеку с заступами и топорами и отвести их под Смоленск. По жалобе Шеина на большие побеги помещиков (ярославцев), новокрещеных и татар, после королевского прихода и по присланным от него спискам, велено у этих беглецов отписать одну четвертую долю поместий и отдать ее тем детям боярским, мурзам и татарам, которые остались и служат под Смоленском «без съезду»; а кто, взяв государево жалованье, совсем туда не явился, у тех отобрать все поместья и отдать служащим. Дворян нетчиков велено из выбора и дворового списка написать «с городом» (т. е. из высших разрядов перевести в низший), причем убавить: из поместных окладов по 50 четей, из городовых денег по 5 рублей, из четвертных окладов по четвертой части; всех нетчиков разыскать и за крепкими поруками выслать на службу, а если кто схоронится, у тех людей и крестьян сажать в тюрьму. Раненых по их излечении также собрать и послать под Смоленск. Еще с согласия Филарета Никитича велено было послать на службу всех патриарших стольников, кроме недорослей; а у последних взять даточных пеших людей с пищалями, рогатинами и топорами. После же кончины Филарета велено его стольников перечислить в стольники и стряпчие царские и выслать на службу в Москву, а также патриарших детей боярских из тех уездов, где они испомещены.

Мы видим распоряжения правительства по дошедшим до нас письменным актам; другой вопрос, насколько эти распоряжения исполнялись и достигали своих целей. Несмотря на все приказания о неуклонном сборе ратных людей и о спешной их посылке, не видно, чтобы сборы были неуклонны, а посылки действительно производились спешно. Так, 8 октября велено Стрелецкому приказу Никиты Бестужева подкрепить передовой отряд князей Василия Ахамашуковича Черкасского и Евфимия Мышецкого, которые стояли в Вязьме; причем «для поспешения» государь указал посадить стрельцов на подводы, по два человека на одну телегу. Ахамашукович Черкасский со своим товарищем назначен был, собственно, под Смоленск на место Богдана Мих. Нагово, который там умер. Но эти два князя, кажется, не ушли далее разоренного Дорогобужа. Да, может быть, и хорошо, что их отряд не успел попасть в руки Шеина, подобно некоторым другим отрядам, первоначально туда назначенным. По крайней мере, они сохранились для дальнейшей обороны государства. А то, что приходило под Смоленск и поступало под начальство Шеина, все равно что попадало в какую-то бездонную яму: так он умел распоряжаться ратными силами!

Когда в Москве узнали о полном обложении Шеиновой рати, то, естественно, перестали направлять подкрепления прямо к нему, а обратили их теперь к тем воеводам, которые собирали новую московскую рать, долженствовавшую выступить против короля, на выручку Шеина. Главным воеводою назначен был князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, а в товарищи ему дан князь Димитрий Михайлович Пожарский. Конечно, Черкасскому сделано предпочтение перед Пожарским на основании местнических счетов и по родству первого с приближенным боярином и царским родственником Ив. Бор. Черкасским. Во всяком случае, это была новая ошибка: хотя Мамстрюкович был старый, опытный воевода, но военными талантами не отличавшийся и притом известный за человека тяжелого нрава. Назначение их, по-видимому, состоялось еще при жизни Филарета и, конечно, по его указанию: следовательно, и в этом случае на него отчасти падает ответственность за новый не совсем удачный выбор главнокомандующего.

Сии воеводы большого полку, по обычаю, для сбора рати и ее переписи остановились в Можайске. Им государь отдал часть своего двора или своей гвардии, т. е. стольников, стряпчих, жильцов, и назначил детей боярских из тех же городов, из которых и Шеину. К ним на сход опять должны были идти воеводы, собиравшие свои полки в тех же пунктах, как и в предыдущем походе: в Ржеве-Володимирове князья Одоевский и Шаховской, а в Калуге князья Куракин и Волконский; между ними также распределялись помещики тех городов, которые были распределены между кн. Прозоровским и Нагово. Собрав своих ратных людей, они должны были идти в Вязьму и там соединиться с главным воеводою. Несмотря на царский указ быть без места, и на сей раз не обошлось дело без местничества. Князья Одоевский и Куракин били челом государю: хотя они и готовы быть с Д.М. Черкасским, но он им не в версту и пусть их челобитье запишут ради возможных будущих случаев. Черкасский, в свою очередь, жаловался, что они его тем бесчестят. 15 ноября царь сам разбирал это дело и присудил Одоевского с Куракиным посадить в тюрьму. Впрочем, по дороге туда велел их воротить и простил. Товарищ Одоевского князь Иван Шаховской так же предъявил местничество против товарища Черкасского, т. е. князя Пожарского, и, приехав в Ржеву-Володимирову, «не хотел взять списков» (своего полку). Государь велел посадить Шаховского в тюрьму.

Разосланные по областям сборщики очень медленно, со всеми обычными проволочками, собирали нетчиков и высылали их на службу. Воеводы жаловались в Москву, что назначенные в их полки помещики такого-то уезда по такое-то число (наприм., по 13 декабря) в Ржеву или в Можайск еще не бывали. Из Москвы посылается в этот уезд боярский приговор сборщику: по обвинению в посулах и за мешкотные сборы его присуждали посадить в тюрьму на несколько дней; на его счет посылали нарочного из жильцов и приказывали с собранными помещиками идти к Москве «без всякого мотчанья, днем и ночью, не мешкая нигде ни часу». Тех детей боярских, которые убегут с дороги, велено, сыскав, за их воровство бить кнутом по торгам и потом отсылать на службу. Сборщики, в свою очередь, отписывают, что они успели собрать столько-то десятков нетчиков и за поруки с таким-то головою послали их на службу, а за остальными нетчиками посылают «беспрестанно»; но те государева указу не слушают и на службу не идут. А некоторые нетчики посланных за ними отставных детей боярских, пушкарей и рассыльных прямо подвергают побоям. Были и такие буяны, как, например, в Галицком уезде некий Федор Быковский: к четырем посыльным людям он вышел из своего двора с топором в руках; жестоко их обругал и стал травить собаками. Все эти нетчики большею частию оказывались те именно служилые люди, которые бежали от Шеина из-под Смоленска. Трудно было уговорить их идти на выручку того же Шеина; хотя правительство наказывало увещевать их, чтобы, «памятуя Бога и истинную нашу христианскую веру и государево крестное целование и жалея свою братью, которая стоит под Смоленском», шли на службу. В противном случае грозило, что они «чужды будут милости Божией и нашей православной христианской веры, и государю, и всему Московскому государству будут изменники, из списков будут выкинуты и в дворянах и в детях боярских им не быть». Стараясь более всего затронуть православную струну, к этому известию прибавляли, что «король Владислав и польские и литовские люди хотят церкви Божии разорить и святую нашу истинную православную христианскую веру превратить в свою проклятую в папежскую веру привести».