Дмитрий Иловайский - Эпоха Михаила Федоровича Романова

Каким разнородным стеснениям подвергались областные жители, показывает челобитная шуйских посадских людей на шуйских приказных, которые под предлогом пожаров, не позволяют летом обывателям топить избы и мыльни (последние для рожениц), в том числе хлебникам и калачникам, а кузнецам разводить огонь в кузницах; за ослушание бьют батогами и сажают в тюрьму, да заповеди (пени) правят по два рубля. Таким образом многие шуяне лишаются своих торговых промыслов, хотя в их городке нет никакого наряду и зелья (т. е. пушек и пороху). Государь разрешил им топить избы, но с великим береженьем от пожару (1638 г.). Очевидно, и без того стеснительные распоряжения центрального правительства о противопожарных мерах, приказные люди на месте еще отягчали своими придирками и вымогательствами, что, как мы видели на примере Чердыни, не мешало пожарам опустошать города по-прежнему.

О печальном состоянии народного хозяйства и нравственности свидетельствует, между прочим, большое количество появившихся в Москве и в городах подделывателей серебряной монеты. Указ царя Михаила (в 1637 г.) объясняет их размножение тем, что в его время их стали наказывать торговою казною, т. е. кнутом, тогда как при прежних государях им заливали горло растопленными фальшивыми деньгами. Схваченные подделыватели с пыток показали, что они сами резали маточники, переводили с них чеканы и, отлив медные деньги, посеребрили, иногда подмешивали в медь треть или половину серебра. Означенный указ повелевал уже схваченных преступников на сей раз также бить кнутом на торгах и, заковав в железо, держать в тюрьмах до смерти, а на щеки им наложить клеймо с надписью вор; но впредь таковым подделывателям по-прежнему заливать горло.

Наиболее бедственно влиял на общественное хозяйство и нравственность известный народный порок, т. е. пьянство, в особенности с той поры, как московское правительство продажу крепких напитков и винокурение сделало своим исключительным правом и одною из важнейших статей своего дохода. После Смутного времени «царев кабак» не только снова возродился, но стал еще сильнее распространяться по всем областям государства. При Михаиле Феодоровиче продолжается смешанная система питейной продажи: отчасти правительство отдает кабаки на откуп; но большею частаю поручает эту продажу выборным или так называем, «верным» головам и целовальникам, которые производили равно питейные и таможенные сборы. Головы выбирались из посадских людей, состоятельных («прожиточных») и притом принадлежавших иногда к торговым сотням других городов; а «целовальников» выбирали из местных посадских и уездных людей. Так как таможенные и кабацкие головы и целовальники не только несли эту службу безвозмездно, но и отвечали своим имуществом за недоборы и всякие упущения, то естественною является жалоба представителей торговых сотен на разорительность сей службы, на Соборе 1642 года.

Бедность государства и особенно разорение Смутного времени способствовали окончательному водворению и прочному господству царского кабака на Руси как одного из главных доходов казны. Даже патриарх Филарет, по-видимому, столь строгий в деле народной нравственности, не только не пытался бороться с этим злом, но и поддерживал его своим авторитетом. В 1620 году, во время приведенных выше переговоров с Джоном Мериком, царь и патриарх объявили собранным по сему поводу московским гостям, что «по грехам» от войны казна совершенно оскудела: «кроме таможенных пошлин и кабацких денег государевым деньгам сбору нет». В 1623 году верхотурские воеводы князь Барятинский и Языков просили свести у них кабак по примеру Тобольска; ибо от того кабака служилые люди, ямские охотники и пашенные крестьяне пропились и обнищали. Ответная царская грамота делает им строгий выговор за их нерадение о государевых доходах: в Тобольскеде кабак заведен недавно и там велено его «свести», чтобы служилые люди «не отбыли» своей службы, а торговые своих промыслов; в Верхотурье же кабак заведен давно, задолго до московского разоренья, и там ежегодно бывает много всяких приезжих людей. Поэтому грамота наказывает наблюдать только, чтобы служилые люди, ямские охотники и пашенные крестьяне не пропивались, а и без них «пить на кабаке будет кому» (благодаря, конечно, положению Верхотурья на большой, бойкой дороге «из Руси в Сибирь и из Сибири на Русь»).

Один из преемников означенных сердобольных воевод, князь Семен Гагарин, наоборот, отличился усердием к кабацким доходам. До него верхотурские посадские и служилые люди, ямские охотники и пашенные крестьяне курили вино и варили пиво на государев кабак у себя по домам, деревням и селам; но воевода Гагарин убедился, что они сами выпивали это вино; тогда он схватил виновных и поставил их на правеж, т. е. стал выколачивать с них пени; по их домам и селам послал отобрать винные котлы, кубы и трубы, а вино и пиво на кабак велел варить в Верхотурском остроге на казенной поварне из казенного хлеба. Царская грамота похваляет воеводу за его усердие и подтверждает все его распоряжения (1628 г.). Но, в свою очередь, преемники князя Гагарина, вероятно, более радели о собственной наживе, чем о государевых доходах. Поэтому, спустя лет восемь, из Москвы выходит такое распоряжение. Таможенным и кабацким головою посылается в Верхотурье на два года Данило Обросьев из Устюга Великого (на место головы, бывшего из Чебоксар); целовальников к нему велено выбрать, по обычаю, из местных «самых лучших» посадских людей, а для посылок и охраны давать ему стрельцов и казаков, сколько понадобится. При сем верхотурскому воеводе Данилу Милославскому и дьяку Селетцыну предписано «в таможенное и в кабацкое дело не вступаться», а только ежемесячно принимать от Обросьева «сборные деньги» в царскую казну на верхотурские расходы (1635 г.). За увеличение кабацких доходов обыкновенно назначались разные поощрения и награды, а за уменьшение шли пени и взыскания. Так постепенно упрочивалось на Руси господство казенного кабака.

Вообще царствование Михаила Феодоровича большею частью представляет постепенное возобновление и дальнейшее развитие тех строгих государственных и общественных порядков, которые были временно нарушены Смутною эпохою. Так, рядом с восстановлением самодержавия и развитием государственной централизации стало развиваться далее и крепостное право путем законодательным, который в этом отношении только облекал в юридическую форму то, что вырабатывали сама жизнь и обстоятельства того времени.

Тут действовали, главным образом, интересы преобладающего в государстве придворно- и военно-служилого сословия, на которое царская власть смотрела как на свою главную опору и которое в то же время наполняло собою правительственные классы; а потому оно, естественно, стремилось поставить себя в самые привилегированные отношения к другим сословиям. Наиболее сильным протестом крестьян против крепостного права в ту эпоху было бегство на Дон, вообще уход в вольное казачество. Но бояре и дворяне никогда не мирились с этим уходом, и даже в трудное время сидения Шеина под Смоленском, как мы видели, московское правительство, призывая на службу казаков, не хотело, однако, признать свободными находившихся среди них беглых холопов и крестьян. Развитие крепостного права при Михаиле Феодоровиче сказалось главным образом в продлении срока для возвращения беглых крестьян к прежнему их помещику. В конце XVI века, как известно, был установлен для того срок пятилетний. Теперь этот срок продолжен. Сначала (вероятно, при Филарете Никитиче) даровано Троице-Сергиеву монастырю право отыскивать и возвращать своих беглых крестьян за 9 лет. А затем по челобитью дворян и детей боярских украинных и замосковных городов, тот же срок распространен и на их беглецов: они могли в течение девяти лет их разыскивать и требовать выдачи от тех помещиков, которые их приняли (1637 г.). Вслед за тем военно-служилые иноземцы из немцев и поляков били челом и на них распространить право на тот же срок для выдачи беглых крестьян, «чтобы поместья их иноземцев не запустели и им бы государевы службы не отстать». Просьба была исполнена. А вскоре потом для всех землевладельцев, духовных и мирских, установлен по царскому указу и боярскому приговору («царь указал и бояре приговорили») срок для выдачи беглых крестьян — десятилетний.