Марк Твен - Жанна д'Арк

Священник продолжал неподвижно стоять на коленях, несмотря на мольбу Жанны. Она уже чуть было не расплакалась снова, как вдруг ей пришла в голову спасительная мысль, — она схватила совок, обильно осыпала собственную голову пеплом и, задыхаясь и кашляя, проговорила:

— Вот и все. Ну, встаньте же, святой отец! Старик, растроганный и довольный, обнял, ее крепче.

— О, несравненное дитя! — сказал он. — Это приятное мученичество, а не такое, каким его рисуют на картинах. В нем есть много прекрасного и возвышенного. Я утверждаю это.

Затем он смахнул пепел с ее волос, помог ей вытереть лицо, шею и привести себя в порядок. Он был опять в хорошем настроении, готовый продолжать беседу. Он уселся в кресло, снова привлек к себе Жанну и сказал:

— Жанна, ты тоже имела обыкновение плести венки под Волшебным деревом с другими детьми. Не так ли?

Это была его обычная манера. Когда отец Фронт собирался поставить меня в тупик или поймать на чем-нибудь, он всегда начинал разговор таким мягким, как будто безразличным тоном, обезоруживающим человека и незаметно толкающим его в хитро расставленную ловушку, и человек идет, сам не зная, пока не попадется. Это забавляло старика. Я знал, что он собирается теперь сделать то же самое с Жанной.

— Да, святой отец, — ответила она на его вопрос.

— И ты вешала их на Дерево?

— Нет, святой отец.

— Почему же?

— Так, не хотела.

— Неужели не хотела?

— Да, святой отец.

— Что же ты делала с ними? — Я вешала их в церкви.

— Почему же ты не хотела вешать их на Дерево? — Потому что говорили, будто феи сродни нечистой силе и оказывать им почести грешно.

— И ты верила в то, что оказывать им почести грешно?

— Да. Я думала, что это грешно.

— Значит, если оказывать им почести грешно и если они сродни нечистой силе, то они могли быть опасны для тебя и для других детей. Не так ли?

— Думаю, что так. Да, именно так.

Он минуту размышлял. А я ждал, что ловушка вот-вот захлопнется, и не ошибся.

— Значит, дело обстоит так, — продолжал он, — феи были существами проклятыми, нечестивыми и опасными для детей. Так дай же мне убедительное доказательство, милая, — если ты сможешь найти такое, — почему было несправедливо подвергать их изгнанию и почему тебе так хочется спасти их? Словом, какую ты видишь в этом потерю?

Как глупо было с его стороны говорить такие вещи и вредить самому себе! Будь он мальчиком, я с досады надрал бы ему уши. До этого все шло хорошо, но он придал разговору неумный, роковой оборот и этим испортил все дело. Какой вред это могло причинить? Как будто он не знал особенностей характера Жанны д'Арк. Как будто он не знал, что она меньше всего думала о личной выгоде. И как он не мог понять такую простую вещь, что Жанна страдает и раздражается больше всего именно тогда, когда видит, что кто-либо другой должен пострадать? Получилось так, что он сам попался в расставленную им ловушку.

Не успел он закончить, как Жанна вспыхнула негодованием и, залившись слезами, разразилась страстной речью, которая удивила старика, но не удивила меня, так как я понимал, что своим неудачно выбранным доводом он взорвал бомбу.

— Ах, святой отец, как вы можете так говорить? Скажите, кому принадлежит Франция?

— Богу и королю.

— А не сатане?

— Что ты, дитя мое! Франция подвластна только всевышнему, и сатана не владеет даже пядью ее земли.

— В таком случае, кто же дал приют этим бедным созданиям? Бог. Кто покровительствовал им столько веков? Кто позволял им плясать и играть сотни лет, не находя в этом ничего плохого? Бог. А кто пошел вразрез с волей божьей, изгоняя их? Человек. Кто нарушил их безвредные занятия, дозволенные самим богом, и изгнал этих бедных крошек из жилища, которое дал им сам бог в своем милосердии и сострадании, посылая им дождь, росу и солнечный свет на протяжении пяти столетий? Это было их жилище, их собственный дом, данный им божьей милостью, и никто в мире не имел права отнять его у них. Они были самыми дорогими, самыми верными друзьями детей, оказывали им приятные, дружеские услуги за все эти пять долгих столетий и никогда не — причиняли им ни малейшего зла. В свою очередь, и дети любили их, а теперь горюют о них, и горе их безутешно. А что сделали дети, чтобы навлечь на себя такой жестокий удар? Вы говорите, бедные феи могли быть опасными для детей? Да, но они никогда такими не были, а что они могли быть опасными — это совсем не доказательство. Сродни нечистой силе? И что с того? Ведь и феи имеют свои права, а у детей тоже были свои права, и если бы не моя болезнь, то я бы заступилась за фей и за детей, остановила бы вашу руку и спасла их. А теперь… О, теперь все погибло! Все погибло, и ничему нельзя помочь!

Жанна выразила свое негодование по поводу того, что феям, как существам, близким к нечистой силе, закрыт путь к спасению и что их следует презирать и. ненавидеть. А ведь казалось бы, люди должны жалеть фей и делать все возможное, чтобы заставить их забыть горькую участь, уготованную им случайностью рождения, а не личной виной.

— Бедные крошки! — говорила она. — Если сердце человека способно жалеть христианское дитя, то почему бы ему не пожалеть и вас, детей дьявола, в тысячу раз более нуждающихся в этом?

Она отвернулась от священника Фронта и заплакала, зажав кулачками глаза и топая в гневе ногами. Затем она выбежала из дома и исчезла, прежде чем мы могли опомниться в этом потоке слов и водовороте страсти.

Отец Фронт, озадаченный и смущенный, наконец поднялся и долго стоял, потирая ладонью лоб; потом он повернулся и медленно побрел в свою маленькую рабочую комнату. Я слышал, как на ходу он смущенно бормотал:

— Ах, боже мой! Бедные деточки, бедные волшебницы! У всех нас есть свои права. Об этом я и не подумал. Прости меня, господи, согрешил я, несчастный!

Услыхав это, я еще раз убедился в правильности своей прежней догадки: он действительно сам попался в расставленную им ловушку. Да, именно так, вы видите это. Лично мне это придало столько смелости, что я даже возмечтал уличить его в чем-нибудь. Но, поразмыслив, я решил лучше не пробовать — не моего ума это дело.

Говоря обо всем этом, я вспоминаю множество случаев и происшествий, о которых тоже мог бы рассказать, но сейчас лучше умолчу. Мне гораздо приятнее рассказать нам о нашей мирной жизни в родном селе в то доброе старое время, особенно зимой. Летом мы, дети, с утра до вечера пасли стада на холмах, и нам мало оставалось времени для игр и проказ. Зато зимой наступало самое веселое, самое шумное время. Мы часто собирались в старом просторном доме Жака д'Арк, с земляным полом, перед пылающим очагом, и тут мы играли в разные игры, пели песни, загадывали о будущем и до полуночи слушали сказки, случаи из жизни и незатейливые выдумки стариков.