Марк Твен - Жанна д'Арк

Жанна подробно изложила истинную суть дела, но под конец вышла из терпения и заключила речь словами, адресованными самому Кошону, — словами, которых он не забудет никогда, независимо от того, влачит ли он свое жалкое существование в этом бренном мире или успел переселиться на жительство в ад.

Во второй половине этого дня и в начале следующего суд пережевывал старую тему — вопрос о мужской одежде Жанны; занятие низкое и недостойное серьезных людей, ибо им были хорошо известны причины, почему Жанна предпочитала мужскую одежду женской: спала ли она или бодрствовала, солдаты ее личной охраны всегда находились в ее комнате, и мужская одежда являлась лучшей защитой ее стыдливости, чем любая другая.

Суду было известно, что Жанна считала одной из важнейших своих задач вернуть из ссылки герцога Орлеанского, и ему хотелось узнать, как она намеревалась это осуществить. Ее план был деловит и прост, изложение — деловитым и кратким:

— Для его выкупа я бы захватила в плен нужное количество англичан; в том случае, если бы эта моя надежда не оправдалась, я бы вторглась в Англию и освободила его силой.

Таков был ее обычный метод. Поставив перед собой определенную цель, она увлекалась ею и немедленно, без всяких колебаний, начинала действовать. Вздохнув, она добавила:

— Была бы я свободной хотя бы три года, я бы его спасла.

— Тебе разрешали твои «голоса» бежать из тюрьмы при первой возможности?

— Я просила у них такого разрешения несколько раз, но они мне его не давали.

Мне думается, как я уже сказал, она надеялась, что избавление принесет ей смерть — смерть в стенах тюрьмы до истечения трехмесячного срока.

— Ты бы совершила побег, если бы дверь оказалась открытой?

Она не колеблясь ответила:

— Конечно, ибо я усмотрела бы в этом волю господню. Пословица гласит: «Помогай себе сам, поможет и бог». Но если бы я знала, что нет на то воли божьей, я бы не тронулась с места.

Именно в этот момент случилось нечто такое, что убеждает меня всякий раз, когда я думаю об этом, — я был поражен и тогда — убеждает в том, что на какой-то миг она обратила свои надежды к королю и у нее, точно так же как и у нас с Ноэлем, возникла мысль о побеге с помощью своих преданных соратников. Мне кажется, она страстно желала вырваться на волю, но эта мысль мелькнула и быстро исчезла.

Резкое замечание епископа заставило ее напомнить ему еще раз, что он пристрастный судья и не по праву председательствует здесь и что своим поведением он навлекает на себя большую опасность.

— Какую опасность? — спросил Кошон.

— Не знаю. Святая Екатерина обещала помочь мне, но я не знаю, когда и каким способом. Я не знаю, освободят ли меня из тюрьмы или, когда вы отправите меня на казнь, произойдут волнения и меня освободят по дороге. Не вдаваясь в подробности, скажу вам лишь то, что так или иначе, а избавление придет.

И, помолчав, она произнесла незабываемые слова, смысл которых, возможно, был ей непонятен, — мы этого не знаем и никогда не сможем узнать; слова, смысл которых, быть может, она постигла во всей глубине, — чего опять-таки мы никогда не узнаем; но это были слова, загадочность которых исчезла давным-давно, а их реальное значение открылось перед всем миром:

— Но яснее всего мои голоса сказали, что свободу принесет мне великая победа.

Она умолкла. Сердце мое трепетно билось, ибо для меня эта великая победа означала не что иное, как внезапное вторжение наших доблестных воинов, шум битвы, звон клинков и в финале — освобожденную Жанну д'Арк несут на руках под всеобщее ликование… Но — увы — недолог твой век, сладостная мечта!

Наконец, она вскинула голову и в заключение произнесла те величественные слова, которые так часто повторяются и теперь, — слова, повергшие меня в трепет, ибо они звучали как пророчество:

— И они всегда говорили мне: приемли все, что уготовано тебе, и не скорби о муках своих, ибо через них ты внидешь в царствие небесное.

Думала ли она в эту минуту о костре, о сожжении? Мне кажется, нет. Все это рисовалось лишь в моем воображении, она же, я уверен, думала только о длительных и жестоких мучениях, причиняемых ей цепями, заточением в темнице, глумлением и несправедливостью. Мученичество — какое это все-таки точное определение того, что она вынесла!..

Теперь допрос вел Жан де ла Фонтэн. Он старался извлечь наибольшую выгоду из прежних показаний Жанны:

— Поскольку твои «голоса» пообещали тебе райские блаженства, ты, стало быть, уверена, что это так и будет и что место в аду тебе не уготовано. Не так ли?

— Я верю тому, что они мне говорили. Я знаю, что буду спасена.

— Этот ответ чреват последствиями.

— Сознание того, что я буду спасена, для меня дороже любого сокровища.

— Не думаешь ли ты, что после такого откровения ты не сможешь совершить смертного греха?

— Этого я не знаю. Я надеюсь спастись, строго соблюдая обет держать в чистоте свою душу и тело.

— Поскольку ты наверняка знаешь, что будешь спасена, находишь ли ты для себя нужным исповедоваться?

Западня была подставлена дьявольски хитро, но простой и смиренный ответ Жанны обезвредил ее:

— Никто не может ручаться, что его совесть всегда чиста.

Итак, мы подошли к последнему дню второго этапа процесса. Жанна стойко выдержала все испытания. Это была долгая и утомительная борьба. Были испробованы все способы, чтобы доказать вину невиновной, и все они пока что оказались несостоятельными. Инквизиторы были крайне недовольны и раздражены. Но они решили проявить еще одно усилие, заставить себя потрудиться еще один день. Работа возобновилась 17 марта. С первых же минут утреннего заседания Жанне поставили явную ловушку.

— Согласна ли ты предоставить самой церкви судить о всех твоих словах и делах как хороших, так и дурных?

Задумано было неплохо. Жанна была на краю гибели. Если бы она, поспешив, сказала «да», судили бы не только ее, но и ее миссию, и каждый из судей ни минуты не колебался бы, какое решение принять относительно источника и сущности этой миссии. И наоборот: скажи она «нет», она тем самым дала бы повод для обвинения в ереси.

Но она выдержала и этот искус. Она провела резкую грань между властью церкви над ней как верующей и ее миссией. Она ответила, что любит церковь и готова всеми своими силами поддерживать христианскую веру, но что касается ее миссии, то она подлежит только божьему суду, так как выполнялась по велению всевышнего.

Судья продолжал настаивать, чтобы она согласилась передать все на рассмотрение церкви. Но она возражала:

— Я подчиняюсь только господу богу, пославшему меня. Мне кажется, что он и его церковь составляют одно целое и не может быть разных толкований. — Потом, обратясь к суду, она добавила: — Зачем вы создаете затруднения там, где для них нет никакого основания?