Марк Твен - Жанна д'Арк

Некоторое время мы молча стояли перед нею, но она все еще не замечала нас, поглощенная своими грустными мыслями. Наконец Мартин Ладвеню негромко окликнул: — Жанна!

Вздрогнув, она взглянула на него и со слабой улыбкой отозвалась:

— Говорите. Вы что-то хотите сообщить мне?

— Да, бедное дитя мое. Постарайся перенести это. Как ты считаешь, ты сможешь перенести?..

— Да, — промолвила она тихо и снова поникла головой.

— Я пришел приготовить тебя к смерти.

Легкий трепет пробежал по ее измученному телу. Тягостная, гнетущая пауза. Сердца наши учащенно бились. Наконец она спросила все тем же тихим голосом:

— Когда?

Откуда-то издалека послышался глухой, заунывный церковный звон.

— Сейчас. Время уже подходит. И опять по ее телу — легкая дрожь.

— Уже! Так скоро!

И снова молчание — гнетущее, тягостное. Лишь мерные удары колокола, повторяемые эхом в гулких коридорах замка. И мы, окаменев, стояли и слушали этот погребальный звон. Жанна спросила:

— Какой смертью я должна умереть?

— На костре.

— О, я так и знала! Так и знала! — Она вскочила как безумная, вцепилась пальцами в свои волосы и, дрожа всем телом, начала рыдать. Она изливала свою скорбь в слезах и причитаниях, обращаясь то к одному, то к другому, с мольбою вглядывалась в наши лица, ища у нас помощи и участия. Бедная, бедная, она судила о других по себе, ибо сама никогда не отказывала в этом ни одному живому существу, даже раненым врагам своим.

— Жестокие, жестокие люди, что вы со мной делаете! Неужели мое тело, никогда никем не оскверненное, должно быть сегодня же предано огню и превращено в пепел? Ах, я предпочла бы, чтобы мне семь раз отрубили голову, нежели принять такую мучительную смерть! Они же обещали, если я подчинюсь им, перевести меня в тюрьму при монастыре, и если бы я была там, а не в руках моих лютых врагов, меня бы не постигла эта страшная участь. Боже милосердный, судья праведный и неподкупный, за что, за что такая вопиющая несправедливость!

Это было невыносимо. Все отвернулись, роняя слезы. И в тот же миг я очутился на коленях у ее ног. Сразу же сообразив, что я подвергаюсь опасности, она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Встань! Не губи себя, добрая душа. Да благословит тебя бог!» — И я почувствовал быстрое пожатие ее руки. Моя рука была последней, которой она коснулась при жизни. Никто этого не заметил, история об этом умалчивает, но это было именно так, как я говорю.

И тогда появился Кошон. Увидев епископа, она подошла к нему и с горечью воскликнула:

— Епископ, я умираю из-за тебя.

Он не был ни пристыжен, ни растроган, и ответил как можно более мягко:

— Будь терпелива, Жанна. Ты умираешь потому, что не сдержала своего обещания и вернулась к прежним грехам.

— Увы! — сказала она. — Если бы меня перевели в церковную тюрьму под надзор благочестивых монахинь, как ты обещал, этого не случилось бы. За все это ты ответишь перед богом!

Кошона передернуло; елейная улыбка миротворца мгновенно исчезла с его лица, он повернулся и вышел.

Жанна стояла задумавшись. Она начала успокаиваться, ее рыдания становились глуше и реже, слезы еще струились по ее щекам, но она старалась сдержаться и лишь изредка тяжело вздыхала; наконец она подняла глаза и увидела Пьера Мориса, пришедшего вместе с епископом.

— Мэтр Пьер, — обратилась она к нему. — Где я буду в эту ночь?

— Разве ты не уповаешь на господа? — спросил тот.

— Да, и по милости божьей нынче же буду на небесах.

Мартин Ладвеню принял от нее исповедь; потом она попросила допустить ее к причастию. Но как допустить к причастию человека, который был публично отлучен от церкви и имел теперь на это не больше прав, чем какой-нибудь некрещеный язычник. Монах не осмелился единолично решить этот вопрос и послал к епископу служителя спросить, что ему делать. Все законы, божеские и человеческие, были одинаковы для Кошона: он не уважал ни тех, ни других. И все же он разрешил выполнить просьбу Жанны. Ее последние слова, по-видимому, испугали Кошона, — жестокие люди часто трусливы.

Святые дары были немедленно доставлены несчастной узнице, дабы она вкусила их и приобщилась к господу. Настала торжественная минута. Пока мы находились внутри тюрьмы, двор замка постепенно заполнился простым народом; мужчины и женщины, прослышав, что происходит в темнице Жанны, движимые жалостью, спешили пробраться в крепость, чтобы сделать «что-нибудь хорошее», а что — они и сами не знали. За воротами крепости также гудели толпы руанцев, и, когда показалась процессия с колокольчиком и зажженными свечами, направлявшаяся в тюрьму к Жанне, и пронесли ковчежец с дарами, народ упал на колени и начал молиться за нее; многие плакали. А когда в темнице свершалось великое таинство, до наших ушей доносилось протяжное пение: это невидимые нами толпы скорбящего народа возносили молитвы по отлетающей душе.

Теперь боязнь умереть на костре покинула Жанну д'Арк, а если и вернется, то лишь на одно краткое мгновение, — страх сменился душевной ясностью и мужеством, которые уже не покинут ее до конца.

В девять часов утра Орлеанская Дева, Освободительница Франции, во всей красе своей непорочной юности направилась в путь, чтобы отдать свою жизнь за родину, которую она так беззаветно любила, и за короля, который, предал ее. Ее посадили в телегу, как уголовную преступницу. В некотором отношении с нею обошлись даже хуже, чем с уголовными преступниками: она еще должна была выслушать приговор гражданского суда, а между тем ей уже заранее надели на голову колпак в виде митры, на котором было написано:

«ЕРЕТИЧКА — КЛЯТВОПРЕСТУПНИЦА — ВЕРООТСТУПНИЦА— ИДОЛОПОКЛОННИЦА».

В той же телеге вместе с нею сидели монах Мартин Ладвеню и адвокат Жан Масье. В длинной белой одежде она была прекрасна, как ангел. Когда телега выехала из мрака крепостных ворот и поток солнечного света залил ее белую фигуру, в толпе пронесся гул: «Видение! Небесное видение!», и тысячи собравшихся упали на колени; многие женщины плакали; снова послышалась трогательная молитва за умирающих, и это пение, нарастая мощной волной, было последним прощанием, благословением и утешением, сопровождавшими ее на всем ее скорбном пути к месту казни. «Смилуйся над нею, господи! Святая мученица Маргарита, сжалься над нею! Молитесь за нее, святые праведники, мученики и страстотерпцы, молитесь за нее! Ангелы и архангелы, вступитесь за нее! От гнева своего избавь ее, господи! Молим, просим тебя, милосердный боже, — спаси ее и помилуй!»

Истинно и справедливо сказано в одном из исторических документов: «Бедный, беспомощный народ ничего не мог дать Жанне д'Арк, кроме своих молитв, но молитвы эти, надо полагать, не были бесполезными. В истории не много найдется событий более волнующих, чем эта плачущая, молящаяся, беспомощная толпа с зажженными свечами, коленопреклоненная на булыжной мостовой перед стенами старой крепости».