Марк Твен - Жанна д'Арк

Послы были поражены, их лица побагровели. Наконец, первый епископ сказал:

— Значит, ты отказываешься исполнить приказание короля и не хочешь изложить свое дело его послам, специально для этого назначенным?

— Господь определил лишь одного человека, который должен меня выслушать, и ничьи приказания тут не помогут. Прошу вас разрешить мне поговорить с его высочеством дофином лично.

— Выбрось из головы эту блажь! Говори сейчас же и не отнимай у нас времени!

— Право, вы заблуждаетесь, ваши преосвященства, а это нехорошо. Я прибыла сюда не для праздных разговоров, а чтобы освободить Орлеан, ввести дофина в славный город Реймс и возложить корону на его голову.

— В этом и состоит твоя миссия к королю? Но, с присущей ей сдержанностью, Жанна произнесла лишь следующее:

— Извините меня, я снова должна напомнить вам, что ни к кому другому поручений у меня нет.

Королевские послы встали, глубоко оскорбленные, и покинули гостиницу не говоря ни слова; когда они проходили мимо нас, мы преклонили колени.

Нас охватило разочарование, и сердца наши наполнились горечью. Драгоценная возможность была упущена. Мы не могли понять поведения Жанны, которая всегда была так рассудительна до этого рокового момента. Наконец, Бертран, собравшись с духом, спросил ее, почему она упустила такой удобный случай и не сообщила королю о своем деле.

— Кто прислал их сюда? — в свою очередь спросила она.

— Король.

— А кто уговорил короля послать их? Она ждала от нас ответа, но мы все молчали, начиная угадывать ее мысль. Тогда она ответила сама:

— Короля убедили его советники. Кто же они, эти советники? Враги мне и дофину или друзья?

— Враги, — ответил за всех Бертран.

— Если кто-либо хочет, чтобы его поручение было передано честно и без искажений, может ли он довериться обманщикам и изменникам.

Я еще раз убедился, как мы были глупы и как она умна. Поняли это и все остальные, поэтому никто ничего не возразил. Она же продолжала:

— Но у них не хватило ума расставить ловушку похитрее. Они старались выведать, что я намерена сказать королю, и в своем донесении извратить смысл моих слов. Вам известно, что часть моей миссии — убедить дофина предоставить в мое распоряжение большой вооруженный отряд и послать меня для оказания помощи осажденному городу. Если же в этом деле посредником будет недоброжелатель, как бы точно он ни излагал мои слова, он никогда не передаст ни выразительных взглядов, ни жестов, ни убедительного тона, которые одни придают словам жизнь. Неискренние доводы не имеют действия. Терпение, терпение! — скоро дофин выслушает меня. Надейтесь и не отчаивайтесь!

Сьер де Мец покачал головой и тихо промолвил:

— Она права и благоразумна, а мы оказались глупцами.

Я целиком разделял его мнение и мог бы сказать то же самое; так думали все присутствующие. Нас охватил благоговейный трепет при мысли, что эта неграмотная, неискушенная девушка, очутившись в сложной обстановке, сумела разгадать хитрые козни опытных придворных интриганов и разрушить их. Удивленные и восхищенные, мы умолкли и больше не произносили ни слова. Мы уже давно успели убедиться — нет ей равных по мужеству, стойкости, выдержке, терпению, убежденности и преданности долгу, — словом, во всем, что необходимо воину в трудной борьбе; теперь же мы начинали сознавать, что качества ее ума не уступают качествам ее сердца. Это и было предметом наших размышлений.

На другой же день поступок Жанны дал желаемый результат. Король был вынужден уступить настойчивости молодой девушки, добивавшейся у него аудиенции, и решил оказать ей уважение на деле, а не путем обмена пустыми любезностями. Он переселил Жанну из убогой гостиницы и поместил ее, вместе с нами, ее соратниками, в замке Кудре, поручив ее заботам почтенной госпожи де Беллье, жены старого Рауля де Гокура, обергофмейстера. Разумеется, такое внимание короля сразу же возымело действие: влиятельные придворные дамы и господа стали стекаться в замок, чтобы увидеть и послушать чудесную девушку-воина, осмелившуюся отвергнуть королевскую депутацию, девушку, имя которой было у всех на устах. Жанна очаровала их своей кротостью, простотой обращения и природным красноречием; лучшие, умнейшие представители знати признали, что в ней есть нечто особенное, что она не такова, как все, а совершенно иная. И слава ее росла. Число ее друзей и сторонников увеличивалось. Ни вельможа, ни простолюдин, услышав ее голос, увидев ее лицо, не могли оставаться равнодушными.

Но вот опять произошла задержка. Королевский совет предложил проявить осторожность и не выносить поспешных решений в нашу пользу. Как будто король мог вынести поспешное решение! На всякий случай была послана комиссия из духовных лиц — опять эти духовные лица! — в Лотарингию для сбора сведений о свойствах характера и образе жизни Жанны, на что потребовалось несколько недель. Какое изощренное лицемерие! Это равносильно тому, когда в горящем доме жильцы, вместо того чтобы гасить пожар, посылают на родину домовладельца запрос, свято ли он соблюдал день субботний.

Томительно тянулись дни, особенно для нас, молодежи. И все же перед нами открывалась заманчивая перспектива. Мы никогда еще не видели короля, и теперь нам предстояло увидеть редчайшее зрелище, способное потрясти нас на всю жизнь. Мы все с нетерпением ожидали этого события. Но оказалось, другим суждено было ждать больше, чем мне. Однажды нам сообщили важную новость: королеве Иоланте, орлеанским послам и нашим двум рыцарям удалось, наконец, сломить сопротивление придворных вельмож и убедить короля принять Жанну.

Жанна выслушала это приятное известие с благодарностью, но без малейших признаков волнения. Иное дело мы: предвкушая удачу, никто из нас не мог ни есть, ни спать. Два дня наши благородные рыцари были полны беспокойства о Жанне: аудиенция должна была состояться вечером, и они боялись, как бы Жанна не растерялась при виде пылающих факелов, торжественной пышности церемонии, множества знатных лиц в блестящих одеждах и всех прочих великолепий двора, как бы она, простая деревенская девушка, непривычная ко всему этому, не испугалась и не потерпела позорного провала.

Конечно, я бы легко их успокоил, если бы мог говорить обо всем свободно. Неужели Жанна растеряется при виде дворцового блеска, дешевой мишуры, окружающей жалкого короля и его многочисленную свиту? Ведь она лицом к лицу беседовала с владыками неба, со слугами всемогущего бога, созерцала сонмы ангелов, возносившихся мириадами в бесконечность, в огненной славе, в неуловимом сиянии, излучаемом ими и растворяющемся во вселенной с пленительным великолепием. Нет, она не растеряется, я это знал!