Марк Твен - Жанна д'Арк [litres]

— Отвечай! Тебе приказывают.

— Passez outre [71] Пропускаем (фр.). , — больше она ничего не сказала.

И Бопэру пришлось до поры до времени оставить этот вопрос в стороне.

— Что сказал тебе Бодрикур при твоем отъезде?

— С моих спутников он взял обещание, что они будут меня охранять, а мне он сказал: «Ступай, а там будь что будет! ( Adviennquepourra !)»

После целого ряда других вопросов ее опять спросили о ее одежде. Она сказала, что ей было необходимо носить мужское платье.

— Не Голос ли посоветовал тебе это?

Жанна ответила спокойно:

— Я думаю, что Голос дал мне добрый совет.

Больше ничего нельзя было от нее добиться, и допрос, перейдя на другие предметы, коснулся наконец ее первой встречи с королем — в Шиноне. Она сказала, что сразу узнала короля, которого никогда не видела раньше: ей открыли Голоса. Перебрали все обстоятельства, сопровождавшие эти события. Затем задали Жанне вопрос:

— Продолжаешь ли ты теперь слышать те Голоса?

— Они посещают меня каждый день.

— Что ты спрашиваешь у них?

— Я никогда не просила у них иной награды, кроме спасения моей души.

— Всегда ли Голос поощрял тебя следовать за войском?

Опять он расставляет ей сети! Она ответила:

— Он приказывал мне остаться в Сен-Дени. Я повиновалась бы, если б была свободна, но рана меня обессилила, и рыцари увезли меня против моей воли.

— Когда ты получила рану?

— Я была ранена во рву перед Парижем, во время приступа.

Следующий затем вопрос покажет вам, куда метил Бопэр.

— Был ли то праздничный день?

Видите? Его мысль такова: Голос, ниспосланный Богом, едва ли мог советовать или разрешать кровопролитие в священный день.

Жанна смутилась на минуту, но потом ответила:

— Да, то было в праздничный день.

— В таком случае ответь мне: считаешь ли ты праведным делом идти в такой день на приступ?

Это был выстрел, который мог пробить первую брешь в стене, до тех пор стоявшей несокрушимо. В зале мгновенно воцарилась тишина, и на всех лицах отразилось напряженное ожидание. Но Жанна разочаровала судей. Она лишь слегка махнула рукой, как бы отгоняя муху, и произнесла с невозмутимым равнодушием:

— Passez outre.

Улыбка на минуту осветила даже наиболее суровые лица, а иные из присутствующих рассмеялись громко. Ловушку готовили долго и тщательно; она захлопнулась и — оказалась пуста.

Судьи встали. Они сидели несколько часов подряд и к концу заседания смертельно устали. Большая часть времени была посвящена на первый взгляд несущественным событиям в Шиноне — спрашивали об изгнаннике, герцоге Орлеанском, о первых воззваниях Жанны и так далее, но вся эта якобы случайная канитель была в действительности заполнена скрытыми ловушками. Однако Жанна всякий раз благополучно выбиралась из беды; то ей приходила на помощь удача, оберегающая неопытность и невинность, то — счастливая случайность, то — ее наилучшие и вернейшие пособники: ясная прозорливость и молниеносная проницательность ее необычайного ума.

Эта ежедневная травля и выслеживанье беззащитной девушки, пленницы, закованной в цепи, должна была еще тянуться долго, долго — достойная забава для стаи гончих и ищеек, преследующих котенка! И я, на основании подтвержденных под присягой показаний, могу рассказать вам, как велось дело, с первого дня до последнего. Бедная Жанна двадцать пять лет пролежала в могиле, когда Папа созвал тот великий суд, который должен был пересмотреть ее дело и чей нелицеприятный приговор смыл до последнего пятнышка всю грязь с ее лучезарного имени и заклеймил вечным проклятием приговор и деяния нашего руанского трибунала. Маншон и некоторые члены этого суда попали в число свидетелей и предстали пред Судом Восстановления. Вспоминая о тех непристойных ухищрениях, о которых я вам только что рассказывал, Маншон заявил следующее (вы можете найти все это в правительственном отчете):

«Когда Жанна говорила о своих видениях, то ее прерывали почти на каждом слове. Ее мучили длительными повторными допросами, касавшимися самых разнообразных предметов. Почти каждый день утренний допрос длился три или четыре часа; затем они извлекали из этих утренних допросов все наиболее трудные и щекотливые места, которые служили материалом для дневных допросов, длившихся два или три часа. Поминутно они перескакивали с одной темы на другую. Но, несмотря на это, каждый ее ответ был примером поразительной мудрости и памяти. Нередко она поправляла судей, говоря: „Ведь я уже ответила на этот вопрос раньше; справьтесь у регистратора“ — и отсылала их ко мне».

А вот показание одного из судей Жанны. Не забудьте, что эти свидетели говорили не о двух или трех днях, а об утомительной, бесконечной веренице дней.

«Они задавали ей глубоко ученые вопросы, но она справлялась с ними как нельзя лучше. По временам судьи внезапно меняли тему и переходили к совершенно другим предметам, как бы желая узнать, не станет ли она сама себе противоречить. Они изнуряли ее долгими допросами, тянувшимися два или три часа, после чего они сами уходили крайне усталыми. Из тех сетей, которыми ее окружали, самый сведущий человек в мире не смог бы выпутаться иначе, как с великим трудом. Все ее ответы были в высшей степени благоразумны, так что в течение трех недель я считал ее вдохновенной свыше».

Сказал ли я правду о достоинствах ее ума? Вы слышали, что заявили под присягой эти попы, эти нарочно подобранные люди, призванные ради их учености и опытности, ради их острого и изощренного ума, ради их сильного предубеждения против подсудимой! Они признали, что молодая бедная крестьянка одержала победу над шестьюдесятью двумя испытанными законоведами. Не так ли? Они явились из Парижского университета, а она — из овчарни, из коровника! О, поистине она была велика, удивительна. Понадобились шесть тысячелетий, чтобы произвести ее на свет; но другой, подобной ей, земля не увидит и через пятьдесят тысяч лет. Таково мое убеждение.

Третье заседание суда состоялось в той же обширной зале на следующий день, 24 февраля.

Как же началось оно? Как и раньше. Когда закончились все приготовления, когда судьи в своих мантиях разместились по креслам, а стражники и приставы заняли свои посты, то Кошон с высоты своей трибуны приказал Жанне положить руки на Евангелие и клятвенно обещать, что она будет правдиво отвечать на все предлагаемые ей вопросы!

Глаза Жанны загорелись, и она встала; гордо и величественно стояла она и, повернувшись лицом к епископу, сказала:

— Остерегитесь, господин мой: ведь вы, мой судья, берете на себя страшную ответственность, и вы можете зайти слишком далеко.

После этих слов поднялся сильный шум, а Кошон бросил ей ужасную угрозу: он пригрозил, что она будет осуждена немедленно, если откажется повиноваться. Кровь застыла у меня в жилах, и я заметил, как вдруг побледнели окружавшие меня лица; ведь эта угроза означала: позорный столб и костер! Однако Жанна, продолжая стоять, ответила ему гордо и бесстрашно: