Дмитрий Иловайский - Петр Великий и царевич Алексей

Взаимные отношения еще более обострились усилившейся привычкой царевича к вину, вследствие чего происходили крайне печальные сцены. Так, однажды он воротился из гостей совсем пьяный и отправился на половину жены. От нее вскоре пришел к себе в спальню и гневно стал говорить своему камердинеру Ивану Большому Афанасьеву: «Вот Гаврила Иванов (Головкин) с детьми своими жену мне на шею чертовку навязали, как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить; разве умру, то ему не отплачу, а сыну его Александру и Трубецкому быть на коле, они к батюшке писали, чтобы на ней жениться». Слуга заметил, что худо, если узнают о таких его неосторожных словах, и не только они, пожалуй, и другие перестанут к нему ездить.

«Плюну на них, — молвил на это царевич, — мне бы здорова была чернь. Когда будет время без батюшки, тогда я шепну архиереям, архиереи приходским священникам, а те прихожанам» и т. д. Слуга смутился, слыша такие опасные речи, и молчал, царевич посмотрел на него и пошел молиться в крестовую или образную комнату. А поутру призвал Афанасьева, спрашивал о себе, не говорил ли вчера напрасных слов, узнав, что говорил, тужил о том и просил слугу никому этих слов не передавать.

Привычка к неумеренному винопитию крайне вредно отзывалась на его здоровье. Алексей стал очень хворать, и у него заподозрили чахотку. Врачи посоветовали ему ехать на воды в Карлсбаден. Царь дал свое согласие. Отчуждение супругов было уже так велико, что царевич (если верить иностранному известию) до последнего дня таил от жены свой близкий отъезд и будто бы объявил о нем только тогда, когда был уже подан дорожный экипаж. А затем во время своего полугодовалого отсутствия ни разу не писал своей супруге и не отвечал на ее письма. Пользуясь водами, он, однако, не терял времени даром, а пристально читал творения Барония и делал из него выписки тех мест, которые казались ему любопытны, в особенности тех, которые имели хотя бы неблизкое отношение к его современности. Например: «Во Франции носили долгое платье, а короткое Карлус Великий заказывал, и похвала долгому, а короткому сопротивное». «Иустиан будто писал к жене, что он глава всем (не весьма правда), а хотя бы и писал, то нам его письма не подтверждение». «Кильперик, французский король, убит для отъему от Церкви имения» и т. п.

Продолжительное отсутствие царевича и немецкое окружение его супруги породили при дворе какие-то неблагоприятные толки насчет ее беременности. Под влиянием сих толков Петр распорядился быть безотлучно при Шарлотте до ее разрешения от бремени трем русским боярыням: жене канцлера графа Головкина, жене генерала Брюса и Ржевской, которую царь прозвал «князь-игуменьей». В письме кронпринцессе царь объяснил эту меру предупреждением кривых толков или «необузданных языков», которые, по-видимому, намекали на какую-то фальшь, возможную в предстоящих родах. Шарлотта в письмах к Петру и Екатерине высказала большое огорчение по поводу такого к ней недоверия и просила только оставить при ней повивальную бабку, привезенную из Германии.

12 июля она произвела на свет дочь, которой дала имя Наталья, очевидно, в честь царевны Натальи Алексеевны, которую просила быть крестной матерью новорожденной. Судя по ласковому письму, которым Петр поздравил свою невестку с благополучным разрешением, можно догадываться, что он и Екатерина были довольны именно рождением внучки, а не внука. А потому ободренная сим письмом кронпринцесса едва ли доставила им удовольствие тем, что в своем ответе шутя выразила надежду подарить царю также и внука, т. е. будущего престолонаследника.

В декабре 1714 года Алексей возвратился в Петербург. Первые дни по приезде он был ласков с принцессою. Но эти дни скоро миновали: царевич постепенно воротился к своему обычному образу жизни, и его все реже видали подле жены. К вящему ее отчаянию в это время он полюбил молодую чухонку, бывшую крепостной девушкой его учителя Никифора Вяземского, по имени Евфросинья Федоровна, которую взял к себе и с которой не расставался. (Судя по тому, что брат ее Иван Федоров, крепостной Вяземского, отпущенный на волю, называется в одном документе «подонским» человеком, Евфросинья могла быть, подобно Екатерине, полонянкою из Лифляндии.) Теперь он так мало заботился о своей жене и своем доме, что, между прочим, не обращал внимания на ее просьбы исправить ее спальню, в которую протекал дождь. А когда царь сделал по сему поводу резкий выговор, он упрекал жену в попытке подвести его под отцовский гнев.

Меж тем поправившееся за границей здоровье царевича стало вновь расстраиваться от злоупотребления крепкими напитками. По обыкновению строго соблюдая Великий пост в отношении пищи, он в то же время ежедневно и неумеренно пил водку.

При подобных условиях он дошел до такого состояния, что однажды (в апреле 1715 года) в церкви лишился чувств и так сильно заболел, что его не решились везти домой через Неву, а на ночь положили в доме одного иностранца. На следующий день он все еще был очень слаб; кронпринцесса явилась к больному мужу и два дня ухаживала за ним, пока его можно было переправить домой. В это время она была уже вторично беременна. Судя по письмам к родным, одно только утешало Шарлотту в ее горестях, что муж очень любил и ласкал малютку Наташу. Он уносил ее в свою комнату, укачивал на своих руках и всех спрашивал, видали ль где ребенка красивее его дочери.

Вторая беременность кронпринцессы не обошлась без несчастного случая. Однажды, всходя на лестницу, она упала и ушибла себе левую сторону, после чего чувствовала постоянную боль, особенно в левом боку, несмотря на меры, принятые врачами. 12 октября она благополучно разрешилась от бремени сыном, который в честь деда был назван Петром. Дед вместе с своей любимой Натальей был его восприемником от купели. Первые дни родительница чувствовала себя недурно и сама начала кормить новорожденного. Но затем состояние ее ухудшилось, а на девятый день было уже так плохо, что созвали консилиум, на который царь прислал своих лейб-медиков Арескина, Блументроста, Поликала и других вместе с князем Меншиковым. Сам он был тогда очень нездоров и не выходил из комнаты. Екатерина также не могла прибыть, ибо сама ожидала разрешения от бремени. Консилиум нашел родительницу в безнадежном положении. Следующим утром 21 октября Шарлотта, сознавая это положение, призвала свое доверенное лицо — барона Левенвольда — и сделала последние распоряжения. Главное ее желание состояло в том, чтобы воспитание ее детей было поручено ее другу, принцессе Ост-Фрисландской, если на сие будет соизволение государя, в противном случае просила Левенвольда лично отвезти принцессу на родину. В заключение просила передать их величествам свою благодарность за все их благодеяния. В тот же день Петр по просьбе умирающей посетил ее, несмотря на свое нездоровье; она была еще настолько в памяти, что поручала его отеческому попечению своих детей и его милостивому вниманию — своих служащих. Ночью на 22 октября 1715 года она скончалась. По словам австрийского резидента (Плейера), Алексей не отходил от постели умирающей, а когда она скончалась, несколько раз падал в обморок. Потом взял на руки обоих детей и унес их в свою комнату.