Майкл Муркок - Карфаген смеется

Меня всегда окружала восторженная аудитория. Очарованные моими видениями, некоторые люди даже просили у меня автографы. На этих образованных, богатых мужчин и женщин нелегко было произвести впечатление. На второй день я ужинал за капитанским столом. Я надел свой казачий мундир с неприметными знаками отличия. С тех пор почти все пассажиры, говорившие по-английски, называли меня полковником Пьятом. Некоторые дружелюбные развязные американцы именовали меня Максом Питерсоном. Русские слова звучали для них слишком странно, но американцы все-таки приняли меня, сочтя одним из своих. Я нисколько не возражал против такого английского варианта имени. Как всегда, я прежде всего старался приспособиться к культуре господствующей нации. Имена никогда не имели для меня особого значения. Важнее всего то, что представляет собой человек, – мудро заметила во время путешествия одна английская дама. Она была виконтессой, связанной родственными узами с благороднейшими семействами Европы.

«Мавритания» стала совершенным воплощением английского стиля: резной дуб и красное дерево, металлические лифты, открытые камины и кожаная обивка. Пассажиры с легкостью представляли, что они переселились в благородное прошлое Англии. Атмосфера безопасности сохранялась даже на палубе в открытом море, когда корабль легко мчался вперед. Нос «Мавритании» поднимался на шестьдесят футов, а потом опускался в бушующие волны, раздвигая огромные массы воды. Лайнер грохотал и гудел, он ревел, наслаждаясь собственной неимоверной силой.

Меня приветствовали в рулевой рубке как человека науки. Капитан Харгривз гордо рассказывал о военном прошлом судна, о рекордной скорости, которую «Мавритания» показала в Атлантике. Он говорил о прискорбной гибели другого подобного лайнера, «Лузитании», – его поразили предательские торпеды у побережья Ирландии, и это стало сигналом для всей Америки – страна взялась за оружие и бросилась на борьбу с кайзером. На меня произвели впечатление огромные паровые турбины. У лайнера было только два основных паровых конденсатора, но они могли вырабатывать миллион фунтов пара в час. Двадцать пять котлов круглые сутки топили крепкие, покрытые потом мужчины, которые, казалось, никогда не уставали.

– Ливерпульские ирландцы, – сказал Харгривз. – Единственные кочегары, которые могут с ними сравниться, это венгры. Конечно, у нас только британские матросы, так как британское судно – по закону часть нашей страны. Именно поэтому «Кунард» никогда не использовал иностранные средства, даже в дурные времена. «Кунард» и Англия – синонимы.

Это был гордый старый морской волк, человек, на которого нелегко произвести впечатление. Мне льстил его интерес к моим описаниям больших скоростных судов. Позже я узнал, что капитан Харгривз вернулся домой из последнего плавания. Он настолько сильно был привязан к судну, что умер в тот момент, когда «Мавритания» бросила якорь в Саутгемптоне.

Моими добрыми друзьями (кажется, именно они и прозвали меня Питерсоном) стали молодые американцы, такие же бывшие военные, как и я. Капитан Джеймс Рембрандт (почти как Ван Дейк) и майор Люциус Мортимер, модно одетые, представительные и красивые, – американские джентльмены до самых кончиков ногтей. Мы познакомились в курительной первого класса. Они приобщили меня к «ромовому джину» и покеру. Я легко выиграл первую партию, и американцы сказали, что я, очевидно, прирожденный игрок, а потом предложили дать им шанс отыграться следующим вечером. Я согласился, хотя потом мне пришлось отменить нашу встречу: я встретил миссис Гелдорф. Дама путешествовала одна, и ей требовался партнер для танцев в бальном зале. У миссис Гелдорф были темные вьющиеся волосы, ей было около сорока. Она поклялась, что я – самый красивый юноша, которого ей приходилось видеть. Она представила меня Тому Кэдвалладеру («Я беру мясо в Миссисипи, но в Аризону я беру шестизарядный»). Он рассказывал мне о своей молодости, о сражениях с апачами и с интересом выслушивал истории о моем казацком прошлом. Он предложил мне познакомиться с Джорджем Стоунхаузом, адвокатом из Атланты, у которого были деловые связи по всему миру. Миссис Гелдорф сказала, что Стоунхауз – один из самых богатых и влиятельных миллионеров на Юге. Аккуратный маленький джентльмен с мягким голосом и глазами, как у терьера, жующий сигары, как старые комнатные туфли, мистер Стоунхауз оказался замечательным, очень веселым попутчиком. Наши взгляды во многом совпадали. Стоунхауз как-то раз сказал при мне Тому Кэдвалладеру, что с такими людьми они могли сделать на Юге гораздо больше. Сам Кэдвалладер был невысоким и толстым, краснолицым (так обычно выглядят пьющие люди), но стоило заглянуть в его маленькие голубые глазки – и первое впечатление развеивалось. Они со Стоунхаузом рассуждали о проблемах, начавшихся после войны. Все переменилось, и появилось очень много новых трудностей. В основном они, похоже, были связаны с агитаторами с востока, которых присылали, чтобы будоражить рабочих.

Почти все, что говорили новые знакомые, казалось мне бессмысленным: «Саквояжники пытались пролезть черным ходом, после того как мы остановили их у передней двери». Только поездка на Юг могла просветить меня.

Миссис Гелдорф была родом из Бостона. Она посмеивалась над своими спутниками. Гражданская война закончилась, но «глупые старые чудики продолжают сражаться с пустотой». Ее, казалось, веселили эти споры. Мужчины называли ее «чертовой янки», и все-таки она им нравилась. Их соперничество, похожее на борьбу украинцев и великороссов, было просто шуткой. Все соблюдали правила вежливости и никогда не переходили на личности – такой тон был принят на борту нашего судна, беседовал ли я с лордом и леди Купер из знаменитого пивного концерна или с сэром Хамфри Тин-Гарбеттом, королевским консулом. Миссис Гелдорф называла здешнее неформальное общество «нашим кланом», в него также вошли сэр Джеймс Мэггс, член парламента от Керри, и его очаровательная жена и дочь, мистер и миссис Уилкинсон, кутюрье с Саут-Одли-стрит, сэр Лоуренс Лейн, актер, игравший в шекспировских пьесах, и его прелестная невеста Глория, тоже актриса, Уильям Браун, продюсер кинофильмов, мистер и миссис Дьюхерст, землевладельцы из Кройдона, миссис Гладстон, вдова знаменитого канцлера, мистер и миссис Стинсон, специалисты по устройству садов из Чикаго, и мистер Фред Т. Хэлперт, который, по его словам, нажил состояние на новой модели винта. Мы с ним вели долгие интересные беседы, но мои идеи казались ему слишком сложными, что он часто и с восхищением признавал. Мистеру Брауну я дал адрес миссис Корнелиус, сообщив, что это одна из лучших актрис на лондонской сцене. Он пообещал, что по возвращении в Лондон немедленно ей напишет и предложит пройти прослушивание, и поблагодарил меня за любезную рекомендацию.