Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Ими надо заняться вплотную.

— Стараемся, — Франкини улыбнулся. — Кое-кого уже взяли за жабры.

— Хорошо, — сказал Николай Павлович, — обсудим это позже.

Военный атташе согласно качнул головой.

— В 1861 году, вскоре после своего воцарения, Абдул-Азис издал указ о шестилетнем сроке службы в армии — низаме; по отбытии службы в низаме солдаты переходят в редиф, то есть в запас, тоже на шесть лет, а затем уже числятся в течение следующих шести лет в милиции — в мустафици.

— Какова численность турецкой армии в мирное время? Вместе с редифом и милицией?

— Шестьсот тысяч.

— Прилично.

— Но не страшно, — заметил полковник Франкини. — Громадная численность турецкой армии далеко не соответствует её истинной боевой мощи.

— Что, плохо кормят?

— Никак нет. За сытостью своих солдат султан следит. Они питаются, пожалуй, лучше наших. Мясо, масло, белый хлеб, всё это есть и в должной мере. Но дело в том, что территория империи огромная — части разбросаны. Пути сообщения внутри страны ужасные, политические междоусобицы не дают возможности быстро сконцентрировать в одном стратегическом месте и половины всего состава войска. Вот, к примеру, — он наклонился над картой так, чтоб не мешать Игнатьеву. — Главный опорный пункт против нас, Эрзерум, находится в семистах верстах от железной дороги.

— А чем вооружена пехота? — поинтересовался Игнатьев, бросив любопытный взгляд на своего атташе. — Что-то новенькое появилось?

— Начиная с прошлого года, в турецкой армии испытывались пистолеты разных систем — от Кольта, Адамса, Флобера до двупульного пистолета бельгийского оружейника Жилле.

— А чем он примечателен, этот «жилле»?

— В двупульной системе, — стал пояснять Виктор Антонович, — в ствол с казённой части сначала вставляется пуля, а после неё заводится бумажный патрон в котором пуля находится сзади — на пороховой подушке. Задняя пуля «подпирает» бумажный патрон, а после выстрела продвигается вперёд и становится готовой к выстрелу.

— Мы изучали этот пистолет?

— Конечно, — с лёгкой усмешкой хорошо осведомлённого разведчика тотчас ответил Франкини. — На Сестрорецком оружейном заводе изготовили сто таких «двупульников».

— И что?

— Да ничего, — пожал плечами Виктор Антонович. — Сорок шесть из них забраковали. Более этот пистолет не изготавливали.

— А длинностволки, шпилечные револьверы Лефоше мы производим?

— Для жандармов, — ответил Франкини. — А у наших оружейников вызвал интерес и подвергся испытаниям шестизарядный револьвер системы Смита и Вессона.

— Я приобрёл себе такой в Китае.

— Со съёмным барабаном?

— Да.

— Под металлическую гильзу трёхлинейного калибра? — недоверчиво спросил Виктор Антонович и вновь получил от Игнатьева утвердительный ответ с лестной оценкой револьвера: — Как по мне, его система лучшая из всех, что мне известны.

— Из-за простоты устройства?

— И удобства зарядки патронов, — со знанием дела ответил Николай Павлович. — Снимаешь барабан со стержня, вставляешь патроны, затем надеваешь и всё: можно стрелять.

Полковник Франкини повертел в пальцах карандаш, скосил глаза на стопку книг, в которую упирался край развёрнутой им карты, спрятал губы под широкими усами, отчего округлый его бритый подбородок стал заметно твёрже, и продолжил свой доклад.

— Летом этого года должен быть спущен на воду большой батарейный броненосец «Османие», близкий по своим данным броненосцам британского флота типа «Дифенс». «Османие» — близнец того, который уже сошёл со стапелей Марселя и сейчас проходит судовые испытания в Средиземном море, неся на своём борту гордую надпись «Азизие». Водоизмещение «Османие» сходно с водоизмещением «Азизие» и составляет шесть тысяч четыреста тонн. Мощность судовой машины три тысячи семьсот тридцать пять лошадиных сил. Скорость двенадцать с половиной узлов. Корпус железный, делится на семь отсеков, защищается бронёй по всей ватерлинии. Броневой пояс сто тридцать девять метров.

— Сколько у него орудий? — спросил Игнатьев, пытаясь мысленно представить новейший корабль турецкого флота.

— Двадцать шесть. Различного калибра.

— Экипаж большой?

— Большой, — сказал Виктор Антонович и назвал цифру: — Шестьсот человек.

— И много будет таких кораблей?

— Как минимум четыре. Два строит Англия, два — Франция. Но британцы обещают спустить на воду ещё два монитора, вооружённые двумя орудиями.

— Интересно, сколько их будет всего? — взялся за спинку стула Николай Павлович и придвинул его к столу. — Мне донесли, что лорд Литтон лично заинтересован в этих военных заказах.

— Я полагаю, не меньше десятка, — ответил атташе, думая о том, что любой вражеский броненосец, только что спущенный на воду, в орудийных башнях которого вот-вот станет синё от порохового дыма первых пристрелочных залпов, для военного разведчика это чрезвычайно важный объект, своеобразный бабушкин сундук, снизу доверху набитый секретными техническими новшествами. Просто на них нужно иметь особый нюх военного агента. Вот почему шифровальщики российского посольства ночи напролёт секретят спешные «корреспонденции» и донесения, отправляемые в Генеральный штаб. Донесений много, но мидовских инструкций и депеш гораздо больше. — Порта нас боится самым откровенным образом. Точно также, как Британия боится Франции.

Николай Павлович ответил несогласием.

— Англия никогда не боялась Франции, помешанной на мысли о своём величестве и погрязшей в болоте политических интриг, подспудно приводящих к революциям. А вот галлы боятся англосаксов и подгавкивают им с великой радостью. Их не спрашивают, а они сплясывают. На протяжении многих столетий политика Франции в отношении России это такая, доложу я вам ядовитая гадина! — Он скривился, как от зубной боли. — Не приведи Господь! Одни её масонские поползновения вызывают чувство омерзения и, если хотите, опаски, требующей самых решительных действий против этой злючей твари.

— Я тоже так считаю, — решительно сказал Франкини. — Мне даже с моим коллегой, французским атташе, пришлось крепко поспорить. Он убеждал меня, что гуманизм эпохи «возрождения» в кавычках дал возможность человеку ощутить себя всесильным, и что homo sapiens теперь просто обязан чувствовать себя никем иным, как Богом на земле. Вот, до чего договорились суесловы, разглагольствуя о «новом времени и новом человеке».

— Хотя Христос нам говорит о временах последних, но никак не новых, — чутко заметил Игнатьев, хорошо знавший тексты всех четырёх Евангелий.

— Что касается меня, — продолжил свою мысль Виктор Антонович, — то я искренно считаю, что эти, так называемые, «просветители» человечества являются по сути дела самыми оголтелыми помрачителями общественного сознания. Истинными мракобесами.