Денис Блажиевич - Угличское дело [СИ]

— Так Волохов Осип.

— Волохов?

— Глаза совсем шальные. Еле пальцы отодрал от веревки. А он орет. Царевич убился! Царевич убился!

— Как сказал? Не убили. Убился?

— Убился. Точно убился.

Судейский полотняный шатер разбили прямо под стенами дворца. Акундин видел как на вершину шатра ставили разобранного медного гербового орла. Как раз заканчивали привинчивать левую голову. Кроме того, что теперь у шатра был орел, у него не было одной стены. Внутри были выставлены столы и лавки, за ними уже сидели писцы. Перед ними стояла первая партия угличан, окруженная рейтарами и приставами. Ждали, когда в небо поднимут алые хоругви с ликом Спаса и тогда начнется сыск. Щуйский вышел из шатра, подошел к Вылузгину.

— А где, отче? — спросил князь.

— Спиной мается.

— Надо бы ему лекаря послать.

— Отче мощами лечится. Да и есть ли разница. Ноготь святой Фёклы или жабры долгоносика?

— Что же… Пора начинать.

— Пора.

— Я с Михаилом поговорю, а ты дьяк за Афанасия принимайся. К вечеру когда отче отмякнет за царицу примемся. Давай сигнал, думный дьяк.

Длинным цветастым платком Вылузгин прочертил линию сверху вниз. Приставы разомкнули цепь и в образовавшийся проход стрельцы устремили поток людей. Пех сидел на лошади и кричал.

— К писцам по одному ходить, очи не прятать, отвечать как на исповеди.

Перед Акундином появились мальчишки жильцы. Впереди Тимоха Колобов.

— В горелки бегали. — не дожидаясь вопроса заявил Тимоха.

— У Тимохи трещотка была. — сказал один из мальчиков.

— Какая трещотка? — спросил Акундин.

— Такая. С берестяными лодочками.

— Что лодочки. — Акундин отмахнулся. — Писать нечего. Дальше что было?

Но тут же встал и низко поклонился. К столу подошел Василий Шуйский.

— Жильцы? — спросил князь.

— Они самые. — бодро ответил Торопка.

— Говорят, падучей страдал царевич? — спросил Шуйский.

— Совсем плох был. — подтвердил Торопка. — За три дня до этого прямо на рынке перед всеми грохнулся.

— Это когда казаки из Сибири всякие потешки рассказывали.

Второй жилец добавил.

— Об землю царевич ударился и задергался. Ему зубы ножом разжимали, а он кусаться.

— А до того говорят ножиком царицу поколол.

— Видел? — заинтересовался Шуйский, спросил у Акундина. — Пишешь?

— Слово в слово, князь.

— Так сам видел?

— Сам нет. — честно ответил Торопка. — Да разве во дворце что спрячешь?

— Это ты верно… — улыбнулся Шуйский. — Пиши Акундин. Все пиши.

Дело закипело. Перед Акундином менялись люди. Угличане. Бабы и мужики.

— Как зовут? — спрашивал Акундин.

— Ондрейка Сафронов Сытин.

— Темир Засецкий.

— Яков Гнидин.

— Сам видел что? — допытывался Акундин.

— Как закричали со всеми во двор побег.

— Я при том часе у архимандрита брагу сторожил для монастырской братии.

— Сказывали-де, что царевич сам покололся?

— Хворь на него напала, а у него свая в руке. Мне Антропка Антипов хлебопек с дворового приказа сказывал.

— А ему кто?

— А ему черемис какой-то. Хвосты да уши бычьи на рынок возит. Как зовут не знаю.

— А найти как?

— Кто сейчас найдет. Он поди за Волгу ушел. На три дня пути.

— Найдем.

— Найдем? Ты что Серафим Херувим?

— Я дьяк Разрядного приказа.

Через некоторое время приставы как будто из воздуха представили перед Акундином означенного выше черемиса.

— Имя?

— Ширлак Купутр.

— Еще раз.

— Ширлак Купутр.

Акундин вздохнул и записал: черемис Иванко Иванов. Спросил.

— Ты бычьи хвосты на рынок возишь?

— Ну таки да.

— Откуда про царевича, слыхал?

— Слыхал.

— Ну? От кого.

Черемис смотрел на него пустыми добрыми глазами.

— Все говорят. На ножик небарака обрушился.

А в глубине шатра, где было прохладно и людей поменьше, Русин Раков ответ держал перед Шуйским и Вылузгиным.

— Курячья кровь. — сказал Раков. — Петух Огонек голову сложил. Его кровью оружие намочили. А потом все это в ров скинули.

— Значит, Нагой приказал.

— Князь Михаил Нагой.

Вылузгин пригрозил.

— Смотри, староста. Как было докладывай.

— Все скажу. Своя голова это я вам скажу. Своя голова.

— Значит, князь Михаил приказывал зброю собирать?

— Он. Что теперь. А что я? Углич удельный город. Нагих вотчина и мы значит тоже.

— Битяговский и люди его без оружия совсем были? — допытывался Вылузгин.

— Не видал. Во рву точно так лежали.

— А сам что думаешь? Битяговский царевича упокоил?

— Думаю, Бог-то наладил. А когда бог… Никто не виноват и все виноваты.

— Чего же тогда Нагие на московского дьяка кричали?

— Известно, что дьяк, царствие небесное, тот еще жук был. Что в Москве по деньгам было расписано, то и выдавал. Ничего сверху.

— Не нравилось это князю?

— Так-то так… А что с людьми, с посадом будет? Ведь не сами. Не сами. Что дети малые. Тех кто убивали, тех накажите.

Василий Шуйский поморщился.

— О себе думай. Заступник…

Вечером перед посольством предстал Михаил Нагой. Он был трезв и тих. Акундин читал показания, которые он снял утром и днем. Про то, что Нагие подбивали посад на бунт. И не выдержал Нагой. Ударил по столу кулаком.

— Вранье все.

— Вранье. — Шуйский не спрашивал. Так сказал для порядка.

— Напраслину возводят. Битяговский это.

— Говорят, не было тебя, когда беда с царевичем приключилась. Откуда знаешь?

— А ты? Князь. Ты знаешь? — пошел в наступление Нагой.

Шуйский не поддался.

— 33 сведки. 33. И рад бы… Ты служилых людей убил.

— Не я … Сам народ так распорядился. Не знаешь. Скотинка темная божьими мыслями живет… А Битяговского, если хочешь знать… Сам видел.

— Где?

— На дворе заднем. Когда набат ударил, я у себя был… Во дворец приехал. Царевич доходит, а над ним Битяговский с ножом окровавленным. Что я должен был думать?

Вылузгин качал головой Не верил. А Василий Шуйский вроде бы как посочувствовал.

— Не так, княже… Не так… Вот ей-богу не так себя направляешь.

Остались одни и пришел митрополит Геласий. Охая, уселся на лавку. Акундин читал опросные листы.

— Ондрейко Мамонтов руку приложил. Егор Протопопов руку приложил. За Рублева, Копейкина и Полушкина Селиван Червончик судской казак руку приложил.

— Грамоте учен Углич. — едко заметил Вылузгин.

— Архимандрит Макарий посохом всех ребят малых в школу загоняет. — сказал Геласий.

— Где бы на всю Русь такой посох вырубить? — спросил Шуйский. — Что Афанасий Нагой? Спросил у Вылузгина. — Братовой правды держится?

— Да нет. Говорит, сам накололся на нож.

— Так. Так. Так. — хлопнул себя по колену Геласий. — Пошли вразнос Нагие. И стараться не пришлось. Этак скоро топить друг друга начнут, братья.