Валерий Воскобойников - Довмонтов меч

Незаметно переправиться через Двину нескольким людям можно и вблизи города, но не большому войску. Большому войску нужен простор. И как бы люди ни старались двигаться тихо, лошадям не прикажешь — обязательно три-четыре заржут, а ещё кто-нибудь громыхнёт оружием, кто-то щит уронит. Поэтому пришлось пройти в отдалении от реки лесом, далеко вниз по течению.

Место для переправы показал седоусый. Он всё больше нравился Довмонту, и даже Василий разговаривал с ним по-дружески, не как с врагом. Довмонт и отдал его под присмотр Василия.

Переправлялись по очереди. Сначала переправилось два десятка воинов Довмонта. Лошадей с навьюченными доспехами вели рядом. Так же рядом и плыли. Переправившись, быстро надели доспехи, и под их охраной пошла в воду вся дружина. Потом пошли псковичи. Довмонт никогда не переправлялся с дружиною без охраны на обоих берегах. Река как раз то место, где любой отменный воин превращается в мокрого безоружного голого мужика. И даже на своей земле при переправах князь выставлял охрану.

Над рекой клубился туман, расползался по полю. Некоторое время они шли вдоль реки, чтобы приблизиться к спящему городу.

— Не растерять бы нам друг друга, — с тревогой проговорил псковский воевода.

Туман и в самом деле, с одной стороны, скрывал их от врагов, но и делал невидимыми друг для друга.

— Думаю, встанете тут в засаде, за высоким кустарником, — сказал Довмонт. — Здесь он привык переправляться. Ежели Герденя прознает про нас, вы быстро уходите за реку. Герденя от этого и вовсе растеряется, не поймёт — то ли надо город спасать, то ли за вами гнаться.

— Если же он пойдёт к нам за реку? — спросил псковский воевода.

— Тогда мы ударим его сзади. Сами же мы двумястами войдём в город. Одну свою сотню с дядькой Лукою оставляю при вас.

— А ежели город он замкнёт?

— Отобьёмся, — уверенно сказал князь.

Воевода Давид Якунович был юным воином, когда полоумный сын покойного псковского князя Владимира Ярослав Владимирович, полюбивший рыцарство, навёл немцев на Псков. А посадник Твердило, тайно сговорившись с ними, открыл им среди ночи городские ворота. И псковичи, готовые стойко держаться, оказались под рыцарями. В белых плащах с большими чёрными крестами, рыцари считали православных язычниками и обращались с ними словно с диким стадом. Немало сынов из лучших семейств угнали они тогда как заложников. Давиду Якуновичу удалось укрыться, уйти в Новгород, где он присоединился к дружине князя Александра Ярославича Невского. Не подоспей молодой князь, не было бы ни Пскова, ни Новгорода, а стояли бы на их месте немецкие поселения. Уже в дневном переходе от Новгорода грабили и жгли деревни немецкие рыцари.

Скорым маршем дружина Александра Невского выбила тогда их из Пскова, а потом была тяжкая битва на Чудском озере. От той битвы остались навсегда у Давида Якуновича шрам на затылке да по шраму на плечах. А всё началось с измены.

Потому и сейчас тяжко думал псковский воевода, вглядываясь в ночную тьму. А ну как сговорился заранее обо всём Довмонт с Герденей? Нарочно запросил приюта у Пскова и увёл подальше от родного города псковских ратников, чтобы здесь их извести. Чего стоит обрушиться ему вместе с герденевскими воинами на него — и нет у Пскова защитников. Хорошо, что он повёл лишь две сотни, и если суждено им тут погибнуть на чужой стороне, так их и будет только две сотни, в городе же мужеского населения, способного взять оружие, ещё хватит.

Этим своим страхом не мог он поделиться ни с кем. Ни со своими, ни с Довмонтовым воеводой. Успокаивало лишь то, что оставил Довмонт во Пскове свою матерь да и у других литвинов остались матери, жёны, дети.

С тяжкими мыслями он вглядывался в белёсую гущу тумана, стараясь уловить хотя бы какой звук, какое движение. Но, кроме негромкого плеска речных волн, не слышалось ничего.

Ночью город спал. В темноте из-за стен слышно было лишь мычание скота, лай собак да покрик ночной стражи, которая обходила улицы с факелами в руках. Но в эту ночь факелы помогали мало. Почти до полуночи небо оставалось светлым, а потом с рек, озёр, низинных мест пополз на землю туман, клубы его словно растворили городские стены, дома.

Довмонт со своими двумястами воинами уходил от города, чтобы как можно дальше от посада выйти на главную дорогу, которая вела к городским воротам. Шли они медленно, почти ощупью. Седоусый вместе с Василием двигались первыми, за ними — сам князь, а следом и вся дружина.

Седоусый несколько раз слезал с лошади, осматривал землю, почти что обнюхивал её, снова садился на лошадь, а потом и вовсе решил идти рядом с нею пешим.

— Я ж только днём тут ездил, — виновато оправдывался он, — а чтоб ночью да в тумане — можно и дорогу упустить.

Этого Довмонт боялся не меньше, чем выйти прямо на лагерь Гердени.

— Не долго ли мы идём? — не выдержал наконец и Василий. — Смотри, ежели дорогу упустим.

— Что делать: твой меч, моя голова, — ответил седоусый. — Земельку понюхаю и скажу.

Он зачерпнул пригоршню слегка влажноватой земли, в самом деле понюхал и покачал головой:

— Не тут.

Пройдя ещё немного, седоусый снова остановился и снова зачерпнул землю.

— Пришли, — сообщил он Василию с князем и тихо рассмеялся. — Нашёл я дорогу, не потерял. По ней овец взад-вперёд гоняют, и она вся пропахла. — Он уверенно топнул ногой: — Вот она, дорога, стоим на ней. За поворотом роща.

Небо уже стало немного светлеть. Довмонт посмотрел туда, куда показывал седоусый, и увидел выделяющуюся в тумане тёмную стену. То был небольшой лес. Там можно было устроить короткий отдых.

Горожане ещё спят, а неподалёку за стенами начинается жизнь. Чьей-то корове медведь вырвал бок, хозяин успел вовремя зарезать её и везёт тушу на торг. Кто-то набрал молодых опят и грузит кузова на старую, с обвислой спиной, неспешную кобылу. С рассветом он уже у ворот, чтобы задолго до дневной жары удачно расстаться с добычей. Другие везут бьющую хвостами рыбу в корзинах, третьи — летние овощи, а кто решил, что самое время выгодно продать своё рукомесло, — грузит на воз плетёные кузова, белёные холсты. На торгу можно купить всё — от жеребёнка, который пока бежит свободно рядом с кобылой-матерью, до кольчужных рубах, кожаных подшлемников и могучей булавы с массивным навершием, из которого во все стороны торчат шипы.

У многих горожан хотя и есть свои огороды, да руки не доходят до землицы, всякий занят своим делом, при котором в городе состоит. Они тоже просыпаются, едва светать начинает, готовятся к началу торга.

А когда ночная стража, совершив последний обход, оповестит о начале дня, открываются дубовые, обитые железом ворота и начинается всем привычная жизнь.