Вадим Гребенников - Прослушка. Перехват информации

Операция «Ivybells» осуществлялась до августа 1981 года, когда советское правительство приняло решение объявить об обнаружении «кокона». В заливе Шелихова в Охотском море за 32 мили от западного побережья Камчатки с глубины 65 метров советское кабельное судно подняло участок подводного кабеля, на котором моряки нашли 2 странных цилиндрических предмета размером с 250-литровую бочку.

Непонятное устройство крепко обхватывало бронированный кабель, вонзив в его покрытие стальное «жало». Цилиндры сняли и передали в контрразведку. В одном из герметичных контейнеров были найдены 32 мини-магнитофона. Другой представлял собой миниатюрный ядерный реактор для энергопитания прослушивающей аппаратуры. Реактор был отправлен в Казахстан на семипалатинский ядерный полигон для его обезвреживания, а контейнер с аппарутрой «перехвата» и звукозаписи – в Москву.

Для сохранения в тайне источника информации была проведена операция по дезинформации. Хотя аналитики ЦРУ засомневались в этой версии и допустили, что об операции сообщил кто-то из сотрудников АНБ, РУМО или экипажа одной из ПЛ.

В секретном докладе, подготовленном в ВМФ США в 1982 году по итогам расследования обстоятельств потери «кокона», полностью отрицалась случайность как причина обнаружения подслушивающего устройства противником. В докладе утверждалось, что русские точно знали, где и что искать.

По этой причине был отменён ее плановый поход к месту установки второго «кокона» в Баренцевом море. Прошло несколько месяцев, однако СССР не пытался демонтировать это устройство. Поэтому в октябре 1982 года модуль «кокона» в Баренцевом море был заменён.

Однако в конце 1983 года в музее КГБ появился и комплекс, поднятый со дна Баренцева моря. Это была 3-я модификация «кокона». Его технические параметры были следующими: вес – 7 тонн, длина – 5 метров, диаметр – 1,2 метра, количество контролируемых кабельных каналов – до 60. Отечественные специалисты назвали его «камбалой».

Для съема сигналов с защищённого двойной бронёй из стальной ленты подводного кабеля использовались индукционные датчики-захваты (магнитные антенны). Сигналы из индукционных датчиков предварительно усиливались антенными усилителями, а затем по кабелю поступали в специальный блок, где было смонтировано электронное оборудование для приёма, усиления, частотного уплотнения (демодуляции) и записи «снятых» сигналов на магнитофоны.

Запись разговоров осуществлялась автоматически при наличии сигнала в телефонном канале (режим аудиопуска). Для записи использовалось 60 магнитофонов, каждый из которых был рассчитан на 150 часов записи, а общий объём записи превышал 3 тысячи часов. Кассеты с записанной информацией из устройства периодически изымались и направлялись для анализа в АНБ.

Несмотря на огромный риск, связанный с провалом операции «Ivy bells», командование ВМФ США продолжило проведение разведывательных операций по «перехвату» и записи информации с подводных кабелей связи в Баренцевом и Охотском морях. От «золотой жилы» США отказываться не собирались.

С учётом произошедших событий в АНБ и ВМФ США были приняты чрезвычайные меры по усилению режима секретности. Для обозначения разведывательных операций ПЛ в целом начал применяться термин «Манта», а операций по «перехвату» информации с подводных кабельных линий связи – «Ацетон». Но и эти условные названия впоследствии неоднократно менялись.

В 1985 году в США по обвинению в шпионаже был арестован бывший сотрудник АНБ Рональд Пелтон, долгие годы проработавший в группе «А» «производства» и уволенный в отставку в 1979 году. Уже в первый день судебного разбирательства по его делу Пелтону было предъявлено обвинение в том, что он передал данные об операции «Ivybells» советской разведке.

На одном из судебных заседаний выступили 2 сотрудника АНБ, давшие оценку ущербу, который Пелтон нанес США. Уильям Кроуэлл, возглавлявший в ту пору группу «А», подтвердил, что прослушивающее устройство в Охотском море давало возможность взглянуть изнутри на вооруженные силы СССР, их относительную численность и планируемые ими маневры.

Бывший непосредственный начальник Пелтона Давид Бэйкон добавил под присягой, что те 57 кабельных каналов связи, проходивших по дну Охотского моря, на перехвате которых АНБ сконцентрировало свои усилия, позволяли Агентству проникать на «самые высшие уровни власти в СССР». Но был ли Пелтон виновен в разоблачении этой шпионской акции в Охотском море на самом деле?

В конце 1980-х годов в американскую печать просочились сведения о том, что обстоятельства утечки информации об операции «Ivybells» стали ясны американцам после того, как о них рассказал полковник КГБ Виталий Юрченко в 1985 году. Эта наводка Юрченко помогла сузить круг подозреваемых в работе на советскую разведку путем отбора всех сотрудников АНБ, имевших отношение к операции в Охотском море, и выйти в конце концов на Пелтона.

А вот что поведал в газетном интервью бывший командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал в отставке Владимир Сидоров: «Рыбаки вышли в море за камбалой и крабами, зацепили телефонный кабель и порвали его. Мне позвонили с Камчатки и сообщили, что из-за недисциплинированности рыбаков (на навигационных картах район, где пролегал кабель, был объявлен запретным для рыбной ловли) полуостров лишился связи. Попросили прислать кабельное судно, чтобы найти обрыв и восстановить связь.

Судна под рукой не оказалось – шли работы по прокладке кабеля в районе острова Сахалин. И только после окончания работ кабельное судно «Тавда» было мною переброшено в район предполагаемого обрыва. Обрыв был обнаружен быстро, однако на Охотское море надвигался глубокий циклон, в районе работ прогнозировался ветер силой до 30 метров в секунду. Решил до окончания штормовой погоды направить судно в Магаданский порт.

И вдруг ночью от командира кабельного судна приходит донесение о том, что во время поиска обрыва на кабеле обнаружен огромный контейнер иностранного производства, поднять который из-за плохой погоды через носовое устройство прокладки кабеля нельзя. Кроме того, он настолько тяжел, что поднять его можно только носовым краном, на что потребуется не менее 2 часов.

В 5 утра командир «Тавды» доложил, что контейнер весом 7 тонн, длиной 5 метров поднят на борт. В голосе командира чувствовалась тревога – в хвостовой части контейнера повышается температура.

В Магаданскую гавань по погодным условиям судно зайти в тот день не смогло. И только через сутки оно было поставлено к стенке разгрузки, а затем контейнер на большом грузовике доставили на аэродром.

Там контейнер осмотрела большая группа экспертов КГБ и специалистов флота. Пришли к выводу, что он взрывоопасен. Кто-то предложил: от греха подальше – вывезти его за пределы аэропорта и взорвать. Но после дополнительных консультаций все же решили не взрывать, а направить в Москву. Так и поступили».