Маргита Фигули - Вавилон [litres]

Пораженная его внезапной серьезностью, Нанаи спросила:

– Тебе не понравилась моя песня? Я сложила ее для него, а теперь ее поет в Вавилонии каждый, кто любит и хочет быть любимым.

– Прекрасная песня, Нанаи, – отвечал он. – Непобедимому Набусардару она тоже понравится.

– Скажи еще непобедимому Набусардару, воин, что я хочу быть хранительницей его жизни и буду ему вернейшей из верных.

«Вернейшей из верных»!

Полководцу снова вспомнился отравленный пес, которого он любил потому, что изверился в людях. Но он оценил бы и полюбил человека, который доказал бы ему свою преданность.

– Так ты хочешь быть ему вернейшей из верных? Как собака?

– Как собака, солдат, – горячо отвечала она. – Я готова сопровождать его по всем вавилонским дорогам, бежать рядом с его колесницей, как собака.

– Набусардар, возможно, и не заслуживает этого.

– Разумеется, заслуживает, – возразила Нанаи. – Моя любовь к нему сильней власти царей и фараонов. – Она открылась солдату без утайки, чтобы он поверил ей. – Я не смогла бы стать ни возлюбленной, ни женой, ни матерью детей никого другого, даже если бы ему принадлежали золотые рудники в Пактоле или серебряные в Таршиши. Конечно, я могла бы тогда дважды в день купаться в мраморных бассейнах, а служанки натирали бы меня благовониями. Я наряжалась бы в тончайшие сидонские шелка и спала бы на простынях, привезенных из далеких китайских стран. Я носила бы вышитые покрывала от самых богатых вавилонских купцов, а в волосах у меня сверкали бы редчайшие камни, которые только изворотливый финикиец может отыскать где-нибудь на краю земли. Но даже объявись богач, который захотел бы мне дать все это, и тогда не заменит он мне Набусардара, пусть и суждено мне быть только…

– …собакой, бегущей за его колесницей, – закончил он.

– Да, я это хотела сказать, – гордо подтвердила она и попросила передать ей глиняную табличку, которую он оставил в траве.

– Вот, солдат, – сказала она, показывая на изображение священного быка, – это образ моего господина и моего бога. Это образ непобедимого Набусардара. А я, бедная и глупая Нанаи, хочу быть цветочком под его ногами. Видишь этот цветок под копытами быка? – спросила она, запнувшись. – Я хочу быть хотя бы цветком под ногой Набусардара.

Набусардару не доводилось слышать таких слов от женщины.

– Скажи, Нанаи, прочна ли твоя любовь, не пройдет ли она со временем? Непобедимый наверняка спросит меня об этом.

– Ах, солдат, – вздохнула она, – что тебе ответить? Ты слышал о пирамиде Хеопса? Моя любовь подобна ей, она вечна. Больше мне нечего сказать.

– Ты добра и умна, прекрасная Нанаи, и об этом я тоже расскажу своему повелителю.

– Неужели? – Она в изумлении широко раскрыла глаза.

– Если мой господин будет милостив к тебе, то можешь надеяться, что в скором времени я приеду к тебе с наказом от него.

– В самом деле?

– Непременно.

– Какое это будет счастье для бедной Нанаи, которая грезит о мудрости только для того, чтобы понравиться своему господину.

– Ты умеешь писать и читать, Нанаи?

– И писать, и читать, солдат. Пока был жив дядя Синиб, он держал для меня учителя, но теперь у меня нет ничего, кроме этого куска глины и резца. Но об этом ты не говори своему повелителю. – Она потупила взгляд.

– Что же ты смутилась, Нанаи? – Набусардар приподнял за подбородок ее склоненную голову.

– Мне стыдно, я умею только писать и читать – ведь это так мало, в особенности когда я думаю, что непобедимый Набусардар окружен прекрасными и высокоучеными женщинами. Скажи, правда вавилонские дамы очень образованные?

Он пренебрежительно рассмеялся и взял ее за руку.

– Ученость вавилонских женщин стоит немногого: кроме сплетен о нарядах и любовниках, у них другого нет на уме. А если хочешь знать о них больше, то скажу тебе, что мозг их затуманен вином, а сердца погрязли в разврате. Они хуже сук, потому что любви суки пес должен добиться, а вавилонские женщины сами стелются мужчинам под ноги.

– Что ты говоришь, солдат? За такие речи великий Набусардар прикажет тебя забросать камнями! – воскликнула она в ужасе.

– Надеюсь, Набусардар не узнает об этом, – лукаво усмехнулся он. – Ты ведь не выдашь меня, прекрасная Нанаи?

– Как же я могу тебя выдать?

Она растерянно улыбнулась в ответ.

Набусардар поспешил развеять ее грусть.

– Ты не успеешь опомниться, как я вернусь с наказом отвезти тебя к нему во дворец. И ты будешь видеться с ним каждый день и каждый день разговаривать с ним.

– Ах, солдат, – вздохнула она, принимая его обещания за легкомысленную болтовню.

– Не веришь?

Надо было уезжать. Тихая, смутная печаль Нанаи вызывала в нем нечто больше сострадания. Он помолчал, чтобы дать ей собраться с мыслями.

В наступившей тишине оба следили за горизонтом. Солнце все ниже клонилось к западу, уходя в страну, где ленивый Нил медленно течет долинами лотоса, неслышно скользя мимо фундаментов загадочных святынь. Там божественная Исида оплакивала своего Осириса, дожидаясь его воскрешения. Там толпы теснились в храме Амона с цветами в волосах и ароматным нардом для жертвоприношений. Там высятся славные Фивы, город ста ворот. Там могучий Мемфис вознес славу священного Египта. Там живет сын богов, бессмертный фараон, который подписал договор с вавилонским царем и обещал прислать Халдейской державе свое войско, если Вавилону будет угрожать опасность и понадобится помощь Египта.

Туда, к его тучным полям, уходил теперь источник света.

День угасал, проложив повсюду длинные причудливые тени. Слабое дуновение ночной прохлады возвестило о приближении вечера.

Набусардар первым стряхнул с себя задумчивость, вспомнив, что пора двигаться в путь, если он хочет попасть в Вавилон до того, как закроют городские ворота.

Он нарушил молчание, обратившись к Нанаи:

– Я должен ехать, чтобы доложить Непобедимому о выполнении приказа и рассказать о тебе.

Последние слова заставили ее вздрогнуть.

– Мне пора ехать, – повторил он.

Он поправил наколенники, надел кожаный нагрудник. Затем вывел лошадей из рощи и, внешне невозмутимый, поднялся в колесницу. Взяв со дна бич, он щелкнул им в воздухе.

Отдохнувшие кони нетерпеливо рыли копытами землю, всхрапывали и ждали только знака, чтобы пуститься вскачь.

Нанаи от души желала, чтобы они как можно скорей рванулись вперед и, обгоняя ее мысли, понеслись туда – к Вавилону.

– Не забудь же о моей просьбе, солдат, – напомнила она.

Могла ли догадаться Нанаи, что ее желанный стоит перед ней в колеснице? Что в этот миг он глядит на нее и уже сейчас любит ее за то, что она совсем не похожа на женщин из Вавилона.

Ему вдруг некстати вспомнился его борсиппский дворец, где собрано множество книг и картин, парк, украшенный творениями лучших халдейских ваятелей, – богатства, никому не приносящие радости. Сам он, обремененный делами армии, редко навещает дворец. О дворце некому заботиться, и дворец словно мертв. Старый ваятель Гедека – единственный человек, наслаждающийся его великолепием. Набусардар подумал и о дворце в Вавилоне, гордой Телкизе, своей жене, происходящей из очень знатного рода, – первой даме города, первой среди вавилонских красавиц. Но он тут же оборвал нить воспоминаний и взглянул на Нанаи.