Маргита Фигули - Вавилон [litres]

Мысль его устремилась за городские стены, под развесистые кроны Оливковой рощи, где он нашел чистое девичье сердце, благородство помыслов и покорную преданность. И мало-помалу таяло немое отчаяние, которое против воли притаилось в душе.

Туманный образ девушки из Оливковой рощи провожал его до самой столицы, куда Набусардар мчался во весь опор. С морды коня клочьями падала пена, лицо Набусардара покрылось потом и пылью, взметавшейся из-под копыт его скакуна.

Набусардар гнал своего арабского жеребца, словно уходя от погони. У коня сопрела спина под седлом, но всадник не давал ему передышки и несся прямиком через поля, сады, межи, крестьянские дворы, по бездорожью, пока не остановился перед входом в свой борсиппский дворец, который возвышался на правом берегу Евфрата.

Его встречали только два человека – старый ваятель Гедека, один из лучших халдейских мастеров, хранитель творений человеческого гения в роскошном дворце Набусардара, и верная прислужница Тека, которая вела все хозяйство.

Старик стоял, выжидательно выпрямившись, а Тека пала ниц и облобызала обувь своего господина.

Набусардар давно не появлялся в этом дворце, так как у него не оставалось времени наслаждаться искусством. По-видимому, сегодня его привело сюда что-то из ряда вон выходящее.

Стража заперла ворота, слуга увел коня в конюшню.

В сопровождении ваятеля и Теки Набусардар поднялся на второй этаж, где находились жилые комнаты.

Он переживал радость встречи со знакомыми предметами. Первыми его встретили мраморные ступени лестницы, убранные коврами. Серебряные светильники не горели: он нагрянул неожиданно, и их не успели зажечь. Он быстро миновал окутанный мраком сводчатый коридор и очутился на террасе. Посреди террасы выстроились пилоны в вавилонском стиле. Меж колонн стояли каменные статуи – произведения величайших халдейских мастеров. Терраса была обсажена декоративным кустарником, пальмами и сикоморами. Отсюда открывался вид на Евфрат, который плескался у самого подножия здания, отделенный от него только аллеей.

Здесь Набусардар остановился и перевел дух, затем отстегнул меч и снял солдатский кожаный нагрудник, от которого ныло все тело.

– Я доволен, что снова с вами, – сказал он и улыбнулся.

– Да благословят тебя за это великие боги, Непобедимый, – радостно откликнулась Тека, – без тебя нет жизни ни для нас, ни для всех этих редкостей, которые ты собрал в своем дворце.

Набусардар сел на скамью в тени деревьев.

Скульптор молчал. Неразговорчивый по натуре, он ничем не выказал радости от приезда своего щедрого покровителя. Только благодаря Набусардару, приютившему его, талант Гедеки мог развиваться в полную силу. За эти последние двадцать лет он, пожалуй, единственный посвящал себя работе, творчеству, не испытывая нужды, в то время как другие художники бедствовали и умирали от голода под городскими стенами. Вот почему он всякий раз встречал своего повелителя благодарным взглядом. Так было и сейчас.

Набусардар знал его молчаливую, склонную к размышлениям, кроткую натуру и потому обратился к нему сам:

– А ты, мастер, чем ты удивишь нас сегодня? У меня не было времени посмотреть твою новую работу.

– Не знаю, смогу ли я порадовать твою светлость, но мне удалось обработать резцом диорит из арабского Магана.

– Это нелегкий труд, – признал Набусардар, – но, видимо, в нем найдет воплощение и незаурядный замысел.

Тека опустилась к ногам своего господина и начала разувать его. Расшнуровала высокие ботинки, какие он собирался ввести теперь и в армии. Ноги сопрели от жары, щиколотки были стерты до крови. Она принесла майоликовый тазик с водой и с заботливостью любящей матери принялась мыть ему ноги.

– Так диорит, говоришь? – снова начал Набусардар.

– Да, ваша светлость. Это моя давнишняя мечта. Думаю, теперь мне удастся осуществить ее. С тех пор как мне доставили камень, я без устали работаю днем и ночью. Я всегда говорил себе, что, пока не закончу этот труд, не имею права умереть. Надеюсь, великие боги не откажут мне в покровительстве.

– Смею ли я узнать твою тайну?

– Это не тайна, это твоя давняя любовь… великий Гильгамеш.

– Гильгамеш? – изумился Набусардар.

– Да, – ответил ваятель; глаза его сияли.

– Я хочу его видеть. – Набусардар встал.

Он поставил мокрые ноги на полотенце из льняного полотна, приготовленное Текой, обтер слегка ступни и хотел идти.

– Терраса накалена от солнца, – напомнила прислужница и подала ему легкие сандалии из кожаных ремешков.

– Скоро пойдем и по более раскаленной земле, – засмеялся полководец, – теперь недолго ждать.

Он имел в виду войну с персами.

Затем, полный нетерпения, вышел. Но, ступив на порог мастерской Гедеки во внутреннем дворе, он замер в изумлении.

Там стояла колоссальных размеров фигура Гильгамеша, высеченная из диорита. У героя было строгое выражение лица и мужественный взгляд, как будто обнимающий просторы страны между Тигром и Евфратом и стерегущий покой халдейской земли. Губы твердо сжаты, но не безжизненны. Казалось, они произносили в этот момент: «Велик не тот, вблизи которого люди цепенеют от страха, а тот, к кому они приближаются с чувством уважения. Я – покровитель и дух этой страны, во мне живут ее великие мужи, герои прошлого и настоящего. Во мне слиты тысячелетия славы и подвиги предков. Смотри на меня, и ты станешь таким, как они».

Набусардар смотрел на статую в немом восхищении. От каменной фигуры легендарного царя исходила какая-то неведомая сила и передавалась ему. Он снова чувствовал в себе славу и мощь великой истории халдейского народа, как будто и он, подобно Гильгамешу, зажавшему под левым локтем львенка, душил врага своей родины. Ему не терпелось выйти отсюда и встретиться лицом к лицу с недругами своего народа – и душить их, душить.

Набусардар все еще не произнес ни слова о творении скульптора, который легко мог истолковать его молчание как знак неодобрения.

Поэтому Гедека сказал:

– Если я не угодил тебе, светлейший, прости меня.

Набусардар очнулся, и до него дошел смысл его слов.

– Напротив, мастер, это поистине великое произведение, – произнес он. – Я буду приходить сюда и черпать мужество в тяжелые минуты, которые предстоит нам вынести в скором времени. Твое искусство вольет в меня новые силы.

– О, – ваятель опустился перед Набусардаром на колени, – я не достоин столь высокой оценки.

– Встань, – строго приказал Набусардар, – великий дух парит высоко и не падает ниц.

– Я не достоин твоих слов, – прошептал скульптор, вставая.

– Ты достоин любви и почитания всего народа, – ответил полководец.

Он еще раз пристальным взглядом окинул изваяние и, с трудом оторвавшись от Гильгамеша, поднялся на террасу.