Георгий Гулиа - Жизнь и смерть Михаила Лермонтова. Сказание об Омаре Хайяме

Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой. Однако все дело в том, что цели, которые ставились и обсуждались здесь, нравились кой-кому. Поэтому слово «шайка» не совсем точно в данном случае. Эти молодые люди представляли собою самое крайнее крыло исмаилитов. Были они особенно нетерпеливы и беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.

Когда Хусейн произнес имя хакима, хмурый волосатый молодой человек по кличке Тыква спросил:

— За что ты хочешь наказать его?

— Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.

У Тыквы была большая голова и брови нависали над глазами, словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны, как у филина. А лицом был рыж и угрист. Он криво усмехнулся.

— А как же еще отбивают женщин? Ясно же — деньгами.

— Нет, — возразил Хусейн, — не просто мошной, а нагло, хорошо зная, что она моя.

— Если твоя, бери ее, — резонно посоветовал Тыква.

— Это не так-то просто, — сказал Хусейн.

— Почему?

— Потому что хаким держит ее на запоре.

Двое головорезов по кличке Пловец и Птицелов поддержали Хусейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло. А вот Джафар эбнэ Джафар, не желавший скрываться под кличкой, сказал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый молодой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не по годам морщинист. Приплюснутый нос и большие жилистые руки со вздувшимися венами.

Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про какую-то там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест меджнуна он ответил испепеляющим взглядом. «Это еще что?! — говорил его взгляд. — Что за благоглупости в это тревожное время? Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой-то Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет даже ихняя богиня!»

— Не будем морочить друг другу голову, — хрипло произнес Джафар эбнэ Джафар. — Лучше займемся настоящим делом.

Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар неплохо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому было недосуг — его занимало кое-что поважнее. Его знали в тайных кругах исфаханских исмаилитов как человека крайних действий. Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он осадил меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш, кобель. Вот кто меджнун! И он все это высказал в самой резкой форме Хусейну и своим друзьям.

Джафар вытащил из-за пояса кривой дамасский нож и всадил его в земляной пол. По рукоять.

— Тот, кто разгласит наши разговоры, получит этот нож. По самую рукоятку, — мрачно заявил он.

Впрочем, это была обычная угроза исмаилитов на их сходках. Надо отдать должное: свое слово они держали. Будь это брат их или отец, приговор приводился в исполнение. Таким образом поддерживалась дисциплина в их немногочисленных рядах и обеспечивалась сохранность тайны. Соглядатаи Малик-шаха и его главного визиря не всегда улавливали подспудные действия исмаилитов, и слухи об их коварстве и жестокостях вызывали недоверие. Между тем все шло своим чередом: исмаилиты тайно собирались, тайно обсуждали свои действия, тайно грозили султану и его главному визирю.

Джафар эбнэ Джафар обратился к Хусейну с таким вопросом:

— Что сейчас самое главное в твоей жизни?

— Эльпи, — не задумываясь, ответил тот.

Джафар сделался мрачнее тучи.

— Тыква, вразуми его, — сказал он.

Тыква проблеял несколько слов насчет того, что любовь в такое, как нынешнее, время только помеха. У него был тонкий голос, и говорил он нараспев, опасаясь, чтобы легкое заикание, которое порою возникало у него, не вызвало смех.

— Можно подумать, — говорил Тыква, — что одна румийка, какая бы раскрасавица ни была она, заменит тебе солнце и луну. Но это совсем не так! Слышишь, Хусейн? Давай доведем свои замыслы до конца, и тогда не только румийка, но и весь Кипр будут ползать у твоих ног. Слышишь, Хусейн?

А Хусейн сделался как чурбан: сидит не дышит, не шевелит ни единым пальцем, застыл как неживой. Он, наверное, не ожидал такого приема у друзей. Он к ним со своими горестями, а они окатили холодной водой. Плюнуть на все и удалиться? Но как жить без друзей, с которыми обменялся клятвой и каплями крови?

— Поймите, я вроде бы убитый, — пробормотал Хусейн. — И от чьих рук? От руки этого ученого звездочета. Он издевается над нею и надо мною, у меня уйма друзей, а я, значит, вытираю мокрые глаза и остаюсь с позором? Так, что ли?

Тыква и Пловец хотели было успокоить его, но Джафар эбнэ Джафар с присущей ему прямотой сказал:

— Да, да! Просто-напросто утираешься. Рукавом. Как после плевка. Это тебе понятно?

Хусейн скорбно молчал.

— Если непонятно, — продолжал Джафар, — слушай меня. И запоминай каждое слово. А эту шлюху выкинь из головы. Мы в этом поможем.

Пловец и Тыква согласно закивали головами.

— Значит, так…

Джафар прислушался: все ли спокойно? Поманил своих друзей поближе к себе, а нож воткнул еще глубже, на самую малость, ибо он и так уже вонзился по рукоятку.

— Он… — Джафар поднял указательный палец кверху, — он сказал, что время действовать. Может, этой ночью, а может…

— Действовать кому? — спросил Хусейн, все еще пребывая в подавленном состоянии.

— И тебе тоже! — рявкнул Джафар. — Проснись, Хусейн! Ты понял меня?

Хусейн горестно вздохнул. Он сделал вид, что понял все. А на самом деле перед его глазами как живая стояла Эльпи. Он видел только ее, а голос Джафара доносился откуда-то издалека.

Джафар схватился за голову, словно опасался, что она вот-вот лопнет. И, раскачиваясь из стороны в сторону, говорил:

— Жизнь наша подходит к черте. Шла она по одному руслу, а теперь пойдет по другому. Что сказано в священной Книге? «Он — тот, кто сотворил небеса и землю в истине; в тот день Он скажет: «Будь!» — и она бывает». Вы слышите меня?

Да, друзья слышали. Даже Хусейн. Особенно поправилось ему слово «будь!». И он выпрямился, сутулость его пропала, он взял чашу и выпил вина и запил водою. «Будь!» Он посмотрел на нож, глубоко сидящий в земле, и кое-что отметил про себя. Ведь подобный нож может пребывать не только в земле. Есть место и в груди. В чьей-нибудь отвратительной груди!

А между тем Джафар эбнэ Джафар, глубоко убежденный в своих словах, говорил далее:

— В каждом из нас течет кровь, и каждый из нас есть сын своей земли. И над нами — сила священной Книги. Но не та сила, которую пытаются изобразить суннитские муфтии, а сила истинная, которая правит всеми нами и руководит нашими помыслами. Разве свобода не есть порождение учения пророков? Разве Исмаил жил не для того, чтобы сказать нам словами аллаха: «Будь!» Это не простое слово!.. Хусейн, о чем ты думаешь?

— О слове «будь!», — не солгав, сказал Хусейн.