Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Он вошел в дом, оставив сына сидящим на бревне.

С гор дул ветерок, наполненный ароматами леса.

Ранним утром к дому Гуннара, сына Торкеля, подъехал на коне молодой человек, едва достигший двадцати зим. Не спускаясь наземь, он позвал хозяина. Вид у него был не очень-то мирный. Копье, меч, короткий нож на правом боку, кольчуга на груди и щит, привязанный к седлу, свидетельствовали о том, что прибыл он отнюдь не для приискания приюта или длительных бесед. Был он белобрыс, и волосы, пробивавшиеся из-под шлема, казались сотворенными из чистого льна.

Гуннар вышел к воротам, за ним последовал Кари. Хозяйка наблюдала за ними из-за полуоткрытых дверей.

— Ты и есть Гуннар, сын Торкеля? — спросил непрошеный гость.

— До нынешнего дня был им, — ответил Гуннар.

— Я хочу сообщить нечто, что возложено на меня моим великим конунгом…

На это Гуннар сказал:

— Наша земля не настолько бедна, чтобы иметь только одного великого конунга. Если я не ошибаюсь, их немало…

Молодой всадник не смог оценить подспудной насмешки, которая скрывалась не столько в самих словах, сколько в тоне, которым они были произнесены.

Всадник заученно произнес:

— Конунг Вальгард, сын Андотта, изволил прибыть в эти подвластные ему края…

Гуннар перебил его:

— Я знавал Андотта, сына Лодмунда. Я не раз носил ему различные подношения. Но что-то давненько не слыхать о нем.

Тут поближе к ним подошел Кари. Он сказал:

— Говорят, что конунг Андотт был рассечен надвое…

— Неправда! — воскликнул всадпик, и его бесцветные глаза кольнули Кари. — Конунг Андотт погиб в славной битве, в которой лично изрубил в кусочки не менее шести негодяев, а остальных обратил в бегство.

— В бегство? — изумился Гуннар.

— А кто же выпустил дух из Андотта? — небрежно спросил Кари.

Всадник задумался.

— Вспомнил! — сказал он. — На ту пору за толстенным дубом скрывался сообщник врагов конунга, некий коварный берсерк. Он и пронзил конунга. Копье вошло меж лопаток, надвое расщепило позвонки и на локоть вышло с другой стороны. Правда, он смутился, когда оказалось, что наконечник копья обагрен кровью. Конунг не мог предположить, что это была его собственная кровь, — таковы были сила и самообладание конунга нашего и вашего, Андотта.

Гуннар выслушал этот рассказ с приличествующим вниманием. Он не пригласил всадника к себе в дом, не предложил ему ни браги, ни пива. В эти мгновения его больше всего заботило одно: что ему нести, конунгу новоявленному и, наверное, столь же прожорливому вместе со своей челядью, как и его уже покойный отец…

— Уважаемый, — сказал Гуннар, — я бы хотел задать один вопрос. Неужели не нашлось никого поблизости, кто бы оборонил конунга Андотта?

Всадник сказал:

— Битва ярилась великая, и каждый был занят своим делом. А телохранители конунга пали в битве.

— Да, видно, не шуточная была битва…

— Еще бы! — сказал всадник. — Полегло немало, а сам нынешний конунг Вальгард лежал без сознания, уложив дюжину врагов.

— Я вижу — люди вы сильные, — сказал Гуннар.

— Ты прав.

— Однако из твоих слов явствует, что и сильные погибают в сече.

— Это тоже верно! — согласился белобрысый.

— Так что же надлежит нам делать? — спросил Гуннар.

— Весь месяц конунг будет жить в этих краях. Он полагает, что едва ли найдется такой, кто не явится к нему, чтобы он мог полюбоваться на людей, преданных ему и подносящих ему знаки своего внимания. Живет конунг за Форелевым ручьем, на большом хуторе, вам хорошо известном. Покойный конунг любил тот хутор за великие удобства и просторы покоев и за гостеприимство его хозяев… — Потом всадник нагло спросил: — Я что-нибудь сказал неясно?

— Нет, все ясно, — подтвердил Гуннар.

— А кто живет здесь поблизости? — спросил всадник.

— Почтенные люди…

— А что, если вот этот молодой человек, — всадник указал кнутовищем на Кари, — передаст им мои слова, которые я сказал уже тебе. А мне предстоит еще долгое путешествие по лесам и полям.

— Отчего же нет? — сказал Кари.

Всадник предупредил:

— Конунг встает рано, и кладовые его тоже открываются рано…

Гуннар сказал:

— Вот это твое сообщение особенно ценно, ибо нет ничего лучше утренних подношений.

Белобрысый почесал себе нос концом кнутовища и сдвинул шлем чуть набок. Он сказал:

— Я вижу, что имею дело с людьми понятливыми. Если и соседи ваши такие, как вы, то наш конунг надолго запомнит всех вас.

— Вот это очень важно! — сказал Гуннар.

А Кари спросил:

— А что ты больше всего любишь сам?

— Я? — Белобрысый рассмеялся, и водянистые его глаза вдруг ожили. — Как вам сказать?.. Кто откажется от хорошего бычка? Да и молодая конина с брагой имеет свои достоинства.

— А твой конунг? Каков его вкус?

— Конунг учит, что и как следует потреблять, — проговорил белобрысый. — Мы же только глядим на него во все глаза и делаем себе на носу зарубки.

— Ладно, — проговорил Гуннар. — Я свой долг выполню, а мой сын Кари сообщит радостную новость соседнему хутору.

Белобрысый тронул было коня. Да вдруг передумал. И спросил:

— Тут, говорят, живет в лесу некий умелец…

— Умелец? — Кари подошел ближе. — Какой умелец?

— Разве всех упомнишь?.. Он выдает себя за скальда… Но мечи, говорят, выковывает не хуже лучших мастеров кузнечного дела.

Кари сказал:

— Найти его нелегко. Он живет в лесных чащобах и на болотах…

— А дом? Разве он бездомный?

— Я бы сказал — да. А зачем он нужен?

Всадник сказал:

— Сын владельца хутора, где остановился конунг, очень хвалил мастерство этого отшельника. Конунг очень хотел бы видеть его.

— Если он только не в дремучем лесу…

Всадник оглянулся вокруг, что-то прикинул в уме. И бросил между прочим:

— Фроди его из-под земли добудет. Что ему чащоба?

— Фроди наверняка сыщет, — подтвердил Кари.

— Надо двигаться, — сказал белобрысый. — Конунг будет рад вашему приходу…

И ускакал…

— Это была угроза, — сказал Гуннар сыну. — Ты уразумел?

— Немудреная это наука, — сказал Кари. — Каждый уразумеет.

Вечером, когда семья отужинала, но все еще сидела у длинного очага, Гуннар сказал:

— Приехал новый конунг этих мест.

— Почему — новый? — спросила хозяйка.

Кари сидел рядом с отцом и ковырял головешкой в золе — забавы ради, думая о своем…

— А потому что старый уже в Вальгалле. Зарублен в битве.

Дети ничем особенным не выказали своего отношения к столь горестному сообщению.

— Туда ему и дорога, — сказала хозяйка.

А мать ее, старая совсем, заметила, что негоже говорить такое даже о плохом конунге. Кто же видел хорошего?

Гуннар сказал:

— Один помер, а на его место заступил другой. И ждет нас к себе в гости.