Гэри Дженнингс - Наследник

Матео обратил внимание на моё волнение, и я сказал ему, кому принадлежит экипаж.

— Вообще-то Луис может и не иметь отношения к ограблениям, — заметил мой друг.

— А я говорю, он причастен. Он и Рамон де Альва.

— Тебе это ведьма нагадала или ты дошёл до этого исключительно благодаря своему необычайно острому уму?

— Скорее уж благодаря серебру. Как фамилия того служителя монетного двора, который был в сговоре с грабителями?

— Де Сото. Так же как и у зятя де Альвы, но это распространённая фамилия.

— Уверен, мы установим их родство. А семейство Луиса, между прочим, также известно деловыми связями с де Альвой.

— Все дворяне Новой Испании так или иначе имеют дело друг с другом.

Однако я нисколько не сомневался в причастности Луиса к ограблениям. Мне было трудно объяснить это Матео, но я чувствовал в нём то же самое бессердечие, которое являлось отличительной чертой де Альвы. От них обоих просто веяло холодной жестокостью. Да если уж на то пошло, грабить обозы с серебром — гораздо меньший грех, чем фактическое убийство тысяч индейцев, погибших из-за обрушений в туннеле, — а это преступление было на совести де Альвы, поставившего дешёвые и некачественные строительные материалы.

Я слез с лошади и вручил Матео поводья.

— Хочу кое-что выяснить, чтобы знать наверняка.

Нырнув под забор постоялого двора, я подобрался к окошку.

Всего в нескольких футах от меня Каталина с Луисом выпивали и беседовали, как старые друзья — и заговорщики. Неожиданно Каталина-Санчо подняла глаза и воззрилась в окно — прямо на меня. Я отскочил как ошпаренный и со всех ног ринулся к лошадям.

— Луис с Каталиной — они меня заметили! Что делать? — спросил я Матео.

— Мчаться как ветер назад, в Мехико, и доложить обо всём дону Хулио.

Две недели спустя, трижды переменив лошадей, под неистовым ливнем, обрушившимся на нас при спуске с гор в долину Мешико, мы подъехали к дамбе, ведущей в город. Дождь хлестал с такой яростью, будто сам Тлалок дал волю мстительной злобе, решив посчитаться с нами за то, что мы лишили его кровавых жертвоприношений. Нередко нам приходилось искать обходные пути: мы были вынуждены двигаться по возвышенностям, поскольку луга превратились в маленькие озёра, и проехать по ним было невозможно. По дамбе мы ехали, хлюпая по воде, поднявшейся над её уровнем на добрый фут, а на некоторых городских улицах вода доходила лошадям до брюха.

Мы не разговаривали, потому что сильно устали и были слишком встревожены тем, какие последствия может иметь наводнение для дона Хулио. Я убеждал себя, что, поскольку мы успешно разоблачили похитителей серебра, это поможет дону Хулио разрешить его затруднения с туннелем и оправдаться в глазах вице-короля. Правда, получалось, что обвинить богатых и влиятельных людей пытаются lépero, разыскиваемый по подозрению в двух убийствах, да picaro, по которому давно плачет Манила... Поневоле призадумаешься, стоит ли морочить себе голову такими понятиями, как «правда» и «справедливость».

По приближении к особняку дона Хулио меня охватило ещё более жгучее беспокойство. Было всего девять часов вечера, но в доме не горело ни единого огонька. Изабелла всегда настаивала на том, чтобы особняк был ярко освещён изнутри и снаружи, как бы демонстрируя миру собственную сиятельную суть, однако сейчас в жилище нашего наставника царила тьма.

В обычных условиях это странное обстоятельство должно было насторожить мои инстинкты lépero, однако после бешеной скачки, такой, будто за нами гнался сам дьявол, мы были чертовски голодны и смертельно устали. Поэтому интуиция меня подвела.

Мы спешились у главных ворот и открыли их — оба донельзя промокшие, заляпанные грязью — и повели своих таких же мокрых и грязных лошадей на конюшню. И тут я впервые почувствовал опасность, уловив краешком глаза какое-то движение в темноте. Уже в следующее мгновение шпага Матео вылетела из ножен. А я схватился было за рукоять, вознамерившись обнажить свою, но оставил эту попытку, увидев, что мой друг опустил клинок.

Нас окружала дюжина вооружённых шпагами и мушкетами людей, и у каждого из них на одежде красовался зелёный крест — знак святой инквизиции.

В то время как инквизиторы забирали наши шпаги и кинжалы и связывали нам руки за спиной, я беспрерывно спрашивал:

— Почему вы это делаете? За что? Скажите, в чём нас обвиняют? — И твердил: — Мы ни в чём не виноваты!

Единственным ответом был неожиданно разразившийся неистовый ливень, хлеставший нас словно плёткой-девятихвосткой. Я прекрасно знал, что инквизиторы вряд ли снизойдут до беседы со мной, но молчание было равносильно признанию, что арест не удивляет меня, ибо я знаю за собой вину. Поэтому я громко кричал о своей невиновности и требовал, чтобы инквизиторы предъявили свои полномочия дону Хулио. Но всё это, разумеется, без толку.

Связав мне руки и надев на голову чёрный капюшон без прорезей, инквизиторы грубо затолкали меня в экипаж. Перед тем как капюшон опустили на лицо, я успел увидеть, что Матео с таким же мешком на голове тащат к другой повозке, а потом мне пришлось положиться лишь на слух. Правда, доносились до меня по большей части только плеск дождя да шарканье ног, но один раз я услышал, как стражник назвал меня marrano, тайным евреем.

Из этого можно было сделать вывод, что наш арест не связан с запрещёнными книгами и постановкой пьес. Похоже, мы пострадали, поскольку были близки с доном Хулио, которому вменяли в вину ошибки при строительстве туннеля. Инквизиция сжигала marranos. Конечно, можно было признаться, что никакой я не обращённый еврей и не gachupin, а всего-навсего метис, разыскиваемый за убийство двоих испанцев. Это избавило бы меня от костра, позволив отделаться пытками и повешением, с последующим выставлением головы на городских воротах.

Тлалок, бог дождя, похоже, вознамерился затопить город. И дон Хулио, с его грандиозным проектом защитить город от наводнений с помощью туннеля, встал на пути языческого бога и навлёк на себя кару.

Мои мысли и тело сковало странное спокойствие. Нет, по правде сказать, в сердце моём поселилась паника, но я боялся не за себя, а за дона Хулио и его близких: нежную, хрупкую Хуану и тревожную пташку Инес.

Бедняжка Инес! Всю свою жизнь она ждала страшного несчастья, и вот однажды, в глухую полночь, оно постучало в двери её дома.

А вот участь Изабеллы меня ничуть не тревожила, я был уверен, что уж она-то сумеет избежать преследования святой инквизиции, а возможно, ещё и получит награду за обличение супруга. Учитывая её преступную связь с Рамоном де Альвой, было вполне логично предположить, что она уже отправила инквизиторам донос. И не нужно было обращаться к ацтекскому предсказателю, чтобы догадаться: если это только сулит ей выгоду, жена дона Хулио без колебаний заявит инквизиторам, что все мы поклонялись дьяволу и пожирали плоть добрых христиан.