Александр Лавров - Ренегат

– Что тебе говорил отец? – подошел он к брату, когда тот вышел из комнаты старика.

– Многое говорил! – уклончиво ответил Александр.

– Ты не передашь мне вашей беседы?

– Нет…

– Отчего?

– Отец взял с меня слово никому не говорить о нашем разговоре, по крайней мере до тех пор, пока я не возвращусь обратно.

– Хорошо, не говори… Я знаю и без твоего рассказа все.

– Откуда?

Александр с изумлением посмотрел на брата.

– Прежде чем беседовать с тобою, отец удостоил меня своим разговором… Он тебе дал все инструкции?

– Да… Это я могу сказать…

– Стало быть, ты знаешь все… Поклянись мне, что ты выполнишь все приказания отца.

– Слушай, Петр, ты меня удивляешь! Зачем тебе это?

– Затем, что по праву старшего я должен был исполнить то, что наш отец поручил тебе… Понимаешь ты – я! Мне неизвестно, почему наш отец выбрал тебя, но я тебе завидую… Впрочем, не клянись… Не нужно! Если ты почему-либо не исполнишь поручений отца, исполню их я… Это наш священный долг пред нашим родителем!

Петр повернулся и быстро пошел из зала, стараясь скрыть овладевшее им волнение.

– Прощай! – приостановился он на пороге. – Помни: воля отца должна быть исполнена.

Александр сделал было движение, чтобы удержать брата, но тот не остановился.

– Не понимаю Петра! – тихо проговорил он. – Что он так волнуется? Отец не давал мне таких поручений, чтобы они заслуживали столь серьезного внимания… Познакомиться с каким-то Кучумовым, сойтись поближе с этим Контовым, попавшим, кажется, в путы Куманджеро, и поприглядеться к тому и другому, увезти сюда при возвращении, если можно будет, Контова – вот и все… Что тут особенного? А Петр волнуется… Из-за чего? Не понимаю! Положительно не понимаю ни волнения Петра, ни даже значения отцовского поручения… Зачем все это понадобилось отцу? Конечно, я исполню все, но, право, что такое у нас творится в семье с того дня, как появился этот Иванов?.. Я очень рад, что его не будет… Быть может, как только он уедет, все войдет в свою обычную колею… Я думаю, что так именно и будет.

Эти мысли совершенно успокоили молодого человека. Он перестал думать о будущем, о загадках, вдруг зародившихся в их семье, и поспешил поскорее добраться до постели, памятуя, что поезд, на котором ему приходилось уезжать, уходит рано утром.

Его маленькая спаленка была отделена лишь ширмой от соседней более просторной спальни старшего брата. Засыпая, Александр слышал шаги Петра: молодой гвардеец все еще был охвачен волнением и никак не мог заснуть в эту ночь.

С рассветом Александр и Иванов уехали. Старик Тадзимано даже не вышел проводить сына. Но Александр видел его у небольшого оконца его комнаты, и почему-то глубоко врезался в память молодого человека полный тоски и страдания взгляд отца.

В тот же день под вечер пришел навестить свою невесту Алексей Суза. Он прежде всего, даже прежде чем пройти в помещение Елены, отправился к старику Тадзимано и сообщил ему о дне, когда должно было состояться собрание по воле микадо не ассоциаций, а только главарей их.

– К какому решению придут на этом собрании, такое примет и правительство великого тенпо! – рассказывал старику Суза. – Слава богу! Ждать недолго. Это проклятое ожидание действует на всех нас угнетающе.

Собрание, вернее тайное совещание, главарей японских политических ассоциаций было назначено в одном из павильонов императорского дворца.

Таких политических ассоциаций, прочно сплоченных, имеющих вполне определенную организацию, в Японии чрезвычайно много, но наибольшим значением среди них пользуются Риккенкенсато – либерально-консервативная и Риккентенсенто – конституционная императорская партия. Затем большим влиянием на политику внутреннюю и даже внешнюю пользовались партии Сампото и позднейшая Кенсенхото. Далее шли уже более мелкие ассоциации, преследовавшие те же задачи, как и крупные, но в мелком масштабе.

Кроме вождей партий по воле императора были собраны многие гичо и даже соп, то есть городские головы и волостные старшины. Они являлись представителями массы народа, выразителями его желаний и вместе с тем должны были возвестить своим сикомин, то есть избирателям, решение, к которому должно было прийти это тайное совещание.

Несмотря на многочисленность собрания, не слышно было ни шума, ни разговора: в просторном зале господствовали полнейшие тишина и порядок. Участники совещания, как тени, неслышно, бесшумно проскальзывали в зал и все, без исключения, войдя, преклоняли колени перед шелковой занавесью, скрывавшей вход во внутренние помещения павильона.

За этой занавесью во время совещания должен был находиться божественный тенпо, которому этикет не позволял присутствовать среди представителей своего народа открыто, но который в то же время хотел слышать сам все, что будет высказано.

Вдоль стен зала были разложены соломенные, но изящные тюфяки, заменяющие диваны и вообще меблировку во всех японских домах. На этих тюфяках сыны Страны восходящего солнца располагались обыкновенно кто полулежа, кто на корточках – любимая поза всех японцев, даже принадлежащих к высшим классам. Кроме этих тюфяков-диванов было расставлено несколько десятков стульев, сидеть на которых почти не находилось охотников.

У стены против занавеси был поставлен невысокий длинный стол, покрытый на европейский лад зеленым сукном. Никаких письменных принадлежностей – чернильниц, перьев, карандашей – не было и в помине, даже незаметно было необходимого на всех собраниях европейцев звонка для председателя. Да и к чему бы он был нужен, если каждый из присутствовавших старался быть ниже травы, тише воды? Все эти люди собрались для великого всенародного дела; в их руках в эти моменты до некоторой степени была судьба их родины, и вряд ли кто-нибудь из них решился бы отнестись не с достаточной серьезностью к поставленным на обсуждение вопросам.

С каждой минутой число участников собрания все увеличивалось, в зале становилось тесно, но тишина господствовала по-прежнему.

Около стола с зеленым сукном стали группироваться люди, стоящие во главе современной Японии.

Резче всех своим бесстрастием и спокойствием выделялся маркиз Ито, творец японской конституции, самый замечательный из всех политических деятелей Японии. Он уже был порядочно стар, но в его темных глазах так и блистали и недюжинный ум, и почти юношеская живость.

Около этого вождя японских консерваторов стоял другой не менее замечательный человек современной Японии – граф Окума, вождь либеральной партии, шепотом разговаривавший с маркизом Сейонцзы, представителем ассоциации Секвай, действовавшей в том же направлении, как и партия маркиза Ито. Эти люди были заклятыми политическими противниками друг друга, что нисколько не мешало им быть добрыми друзьями в частной жизни. Каждый из них по-своему служил своему отечеству, но общественная деятельность была у них у всех строго отделена от их частной жизни.