Александр Лавров - Ренегат

Извозчик оказался знакомым, не раз уже возившим по Артуру Андрея Николаевича.

– Чего это, господин, наши макаки засуетились? – спрашивал он, слегка поворачиваясь к своему седоку.

– Как это засуетились? – спросил Контов.

– Да так, все свои кунды-мунды сбирают, уезжать от нас собираются…

– Так что же? Держать их никто не станет, скатертью дорога.

– Так-то оно так, а все-таки как бы и на самом деле войны не было. Долго ли до греха?!

– Уж и война… И откуда вы все это знаете?

– Говорят… Слух идет такой…

– А ты не всякому слуху верь, милый человек. Слышал, на рейде стреляли?

– Слышал. Эскадра пришла.

– Сегодня пришла, а во вторник уйдет опять. Вот ты и посуди: если бы войны ждали, разве эскадру отсюда отпустили бы? Ее нарочно стали бы держать, чтобы на неприятеля больше страха нагнать, а тут ее отсылают.

– Так, стало быть, не будет?

– Войны? Нет…

– Так чего же японцы это всуматошились? Тут я одного желтокожего знакомца спрашиваю, так он напрямик мне и режет, что, дескать, староста их по ним бегал и всем им говорил, чтобы собирались к выезду…

– Когда же это?

– Да когда?.. Сегодня какой день-то? Суббота? Завтра, значит: про воскресенье говорили, так мне и сказано было: в воскресенье двадцать пятого числа января сего месяца… Вишь, они от своего начальства с родины какой-то бумаги ждут.

– Ну и мы подождем. До завтра уж недалеко, а ты, добрый человек, сегодня поезжай скорей!

Дома Андрея Николаевича ожидал сюрприз, какого он и во сне никогда не видел.

Едва только он прошел в свою спаленку, улыбающийся Ивао подал ему небольшой конвертик. Контов по почерку узнал, что письмо от Ольги.

Торопливо вскрыл он его и, весь дрожа от радости, прочел несколько написанных любимой девушкой строк.

«Завтра, в воскресенье, будьте непременно в театре, – писала Ольга, – я там познакомлю Вас с одним очень хорошим человеком, которому мы будем обязаны нашим счастьем. Все совершается так, как мы никогда ожидать не могли. Вероятно, Вы будете приглашены к нам на понедельник. Что произойдет далее, не знаю».

– Ивао, молодчина вы эдакая! – вне себя от радости закричал Контов. – Да понимаете ли, что такое происходит? Ура! Ура! Победа полная и решительная… Ивао!

Контов попытался обнять японца, однако тот вежливо, но строго уклонился от объятий.

– Ивао, – не заметил этого Контов, – вы хотя и обтянуты с ног до головы желтой кожей, но это не мешает вам быть славным малым… Я вас полюбил, Ивао, и решил сделать вас счастливым. Я вас возьму с собой в Россию, и вы будете у меня жить столько времени, сколько вам самому не надоест…

Контов опять потянулся к японцу с объятиями.

– Прошу извинения, – холодно отклонился тот, – но, к моему большому сожалению, я не могу принять ваше лестное предложение…

– Это еще отчего? – удивился Андрей Николаевич.

– Я даже должен с прискорбием заявить, что более не могу находиться на вашей службе, так как завтра уезжаю отсюда.

– Уезжаете? Ах да, «староста приказал», – вспомнил Контов рассказ извозчика. – Ну что же! Черт с вами, уезжайте… Но до вечера вы, надеюсь, останетесь…

– К вашим услугам! – поклонился Ивао.

– Тогда и поговорим подробно… А теперь я хочу спать и буду спать, как убитый… Помогите мне раздеться, а потом вы свободны, пока я не проснусь…

Андрей Николаевич проспал до сумерек. Сон оживил его, разогнал его утомление, он пробудился совсем бодрым, веселым, жизнерадостным. Первой его мыслью после пробуждения была мысль об Ольге, о ее загадочном, но так много говорившем об их будущем письме.

«Что там за метаморфоза с Кучумовым? – пробовал размышлять Контов. – Его неприязнь ко мне пошла вдруг насмарку… Вся сразу! Ольга не написала бы мне, если бы у нее не было оснований. Ничего не понимаю! Ну, да недолго: что завтра в театре-то идет? Ах да, боевая пьеса: „Взятие Измаила”… В понедельник спектакля не будет, как и всегда…

„Измаил”, „Измаил”! Посмотрим, как-то мне удастся взять мой Измаил в лице этого упрямца Кучумова»…

Контов задумался, и думы его были хорошие, радужные, сулившие ему грезы счастья в ближайшем будущем.

Так прошло около часа. Тишина, царившая кругом в квартире, вдруг показалась Андрею Николаевичу удивительною.

«Ушел, что ли, этот негодник Ивао куда-нибудь? – подумал он и позвонил, но никто не отозвался. – Верно, ушел! – решил Контов. – Видит, что я сплю, и воспользовался этими часами… Ну, пусть его… С чего только он вздумал уходить от меня? Какая там муха его укусила? Все так устраивается, а тут… „Крысы бегут, когда в корабле течь”, – припомнилась Андрею Николаевичу фраза из какой-то старой книжки, и, вспомнив это, молодой человек засмеялся. – Хороша крыса этот Ивао Окуши, проводящий все свое время за книгами и техническими чертежами! – подумал он. – Мой японец – совсем интеллигент чистейшей воды… Жаль терять такого слугу… Ну, да черт с ними, этими желтолицыми!.. Не до них мне теперь!»

Думы, грезы, мечты опять зароились вокруг молодого человека. Они были светлы, блестящи; призрак счастья сиял в них, как солнце, своими яркими лучами… Чувство отрадного, живящего покоя опять разлилось, как радостная нирвана, и Андрей Николаевич не заметил сам, как погрузился в нее… Он снова уснул, забаюканный грезами, и проснулся, когда стоял уже ясный день.

Пробудившись, Контов напрасно звонил к Ивао: слуга, дотоле всегда предупредительный и аккуратный, не шел на зов, даже не откликался… Андрей Николаевич рассердился, встал с постели и вышел из спальни. В квартире стояла невозмутимая тишина. Молодой человек обошел все комнаты – там никого не было, Ивао исчез, Контов был один во всей квартире.

«Неужели этот желтокожий негодник сбежал, даже не дождавшись моего пробуждения? – подумал Андрей Николаевич. – Ведь это же с его стороны прямо свинство!»

Увы! Его предположение оказалось правдой… Когда Контов, рассерженный, даже обиженный, но все еще не веривший, чтобы его верный Ивао мог решиться на такой поступок, возвращался в спальню, чтобы одеться там и выбраться из дому, он нашел положенное в столовой на видном месте письмо. Оно было от скрывшегося слуги. Окуши в сдержанных выражениях уведомлял Андрея Николаевича, что «некоторые внезапно явившиеся обстоятельства вынуждают его оставить службу столь спешно, что ему нет даже времени дождаться, когда г. Контов проснется. Поэтому он уходит, даже не простившись». Далее в письме следовали указания, где что лежит из вещей повседневного обихода, и были приложены счет произведенных в неделю расходов и остатки выданной на них и не полностью издержанной суммы.

Андрею Николаевичу только руками оставалось развести, когда он прочел это письмо.