Святослав Воеводин - Ратник княгини Ольги

– Сейчас! – крикнула она, становясь мокрыми ногами на волчью шкуру.

Но дверь уже приоткрылась, и Святослав попытался протиснуться в щель, отчаянно вырываясь из рук, удерживающих его за рубашонку.

Лицом мальчонка удался в отца, только волосы белые, будто сметана, – как у самой Ольги в детстве. И глазищи Святику достались материнские – яркие, серые, каплевидные.

– Мамка! – завопил малец. – Скажи ей, пусть отпустит!

Слова он выговаривал еще совсем по-детски, а знал их не меньше любого взрослого. Умный был не по годам. И строптивый.

Рубашка на плече треснула, Святослав упал на пол, в дверном проеме появилось раскрасневшееся, растерянное, виноватое лицо няньки Василисы.

– Прости, княжна, не справилась, – запричитала она. – Такой неслух, такой неслух…

Святослав тем временем вскочил и подбежал к Ольге, обхватив ее ноги, прикрытые полотнищем. Кроме рубашки и валенок, на нем ничего не было.

Ольга велела няньке подать большой пуховый платок и выпроводила ее из опочивальни.

– Вот опять захвораешь, – сказала она, набрасывая платок на плечи сына.

– Не захвораю, мамочка, – пообещал он, послушно дожидаясь, пока она завяжет концы на груди. – Я не кашлянул даже ни разу. И соплей нет. – В подтверждение своих слов он несколько раз втянул носом воздух. – А что это у тебя? – Он показал.

Смутившись, Ольга развернула его к себе спиной и строго велела:

– Не оборачивайся, пока не скажу.

Закончив вытираться, она принялась натягивать рубаху, которая никак не хотела лезть на влажное тело.

– Уже можно? – попискивал Святослав, переминаясь с ноги на ногу. – Можно уже?

– Погоди, – прикрикнула Ольга. – Ишь не терпится ему. Наглядишься еще.

– Когда вырасту?

– А то. Все, можешь повернуться.

– А мне тятька снился, – сообщил сын, разочарованно скользнув взглядом по материной рубахе. – Можно я в воде ладейки попускаю?

– Даже не думай. Рукава намочишь, опять сляжешь.

– Я осторожно, мамочка.

– В другой раз. Эй!.. – Ольга повысила голос. – Кто там есть? Лохань унесите.

Пока две девки, пыхтя и шаркая, справлялись с заданием, Ольга распорядилась накрывать на стол и стала расчесывать гребнем волосы перед печью.

Святослав перепоясался ее ремешком, прихватил кочергу и стал важно прохаживаться по комнате.

– Мама, – позвал он. – Мама? Похож я на батю? Гляди, это у меня не платок теперь, а плащ.

– Вылитый отец, – подтвердила Ольга, скосив глаза в сторону зеркала. – Что тебе снилось? Ты не рассказал.

– Будто бы он по деревьям лазил, – стал припоминать Святослав, хмуря белесые бровки. – Я его снизу зову-зову, а он не слышит.

– По деревьям? – неприятно поразилась Ольга.

Ей снова припомнился голос, прозвучавший в голове и велевший бояться деревьев.

– Ага, – подтвердил Святослав. – Высоко-о-о! Как грохнулся оттуда. Кровищи было!

– Это к родне, – быстро сказала Ольга. – Значит, сегодня вести про тятьку будут.

– Хорошо бы. Он гостинцев привезет.

– Обязательно.

– Я тоже буду гостинцы возить, – пообещал Святослав, разглядывая волчью шкуру на полу. – Отдай мне ее, мамочка.

– Кого?

– Шкуру.

Ольга оглянулась, заплетая косу алой лентой.

– Зачем тебе?

– Натяну на себя, стану всех пугать. – Мальчуган оскалил зубы и зарычал: – Р-р-р-ры!

Ольга невольно улыбнулась: буква «р» давалась ему пока с трудом.

– Нельзя волчью шкуру надевать, – наставительно заговорила она. – Оборотнем станешь.

– Как? – изумился Святослав.

– Как другие стали, – сказала Ольга. – Днем человек, ночью зверь.

– Ух ты! Это мне по нраву.

– Не выдумывай! Лицо шерстью зарастет, станешь на карачках бегать, телят и детей малых грызть.

– Зато все бояться будут, – возразил Святослав.

– Ну так один останешься. Гнать тебя будут отовсюду, собак науськивать. Люди отвернутся, и боги тоже. Останешься с бесами и прочей нечистью.

Мальчик с опаской посмотрел на шкуру и сделал шажок в сторону, как бы нечаянно.

– В том лесу кто-то страшный прятался, – сказал он.

– В каком лесу? – не поняла Ольга, занятая выбором ожерелья.

За время разговора она успела не только причесаться, но и одеться к утренней трапезе. Святослав зачарованно посмотрел на похорошевшую мать.

– Красивая ты, – протянул он. – И щеки румяные, как с мороза. Почему?

– Душно тут, – смутилась Ольга, пряча заветный ларчик с румянами, сурьмой и толченым мелом. – Проветрить надобно. – Она направилась к окну. – Что за лес-то?

– В котором тятя с елки упал, – пояснил Святослав. – Они из-за деревьев глядели…

– Кто глядел?

Ольга раздраженно подергала набухшую, плотно засевшую раму. Следя за ней, сын пожал плечами:

– Не знаю. Кто-то. Только глаза светились. Страшно.

Ольга вздрогнула. Окно наконец поддалось, и она отшатнулась, уворачиваясь от чего-то черного, летящего прямо в лицо.

Святослав стремительно присел, закрывая голову обеими руками.

По комнате, каркая и задевая крыльями потолок и стены, металась большущая ворона.

– Пошла! – завопила Ольга, гоняясь за ней с кочергой в руке. – Убирайся, гадина такая!

Ворона, словно не замечая открытого окна, продолжала кружить под потолком. Святослав бросил в нее подушкой, сшиб подставку с веретенами, получил от матери подзатыльник.

На шум сбежалась челядь, дружно замахала руками, загалдела. Ворону как ветром сдуло. Усевшись на узловатой ветке напротив, она каркнула и стала чистить клюв, поглядывая на окно одним злобно сверкающим глазом.

Ольга поспешно захлопнула раму. Стекло хрустнуло, покрылось сетью трещин. Слуги ахнули, увидев такое разорение, но Ольга как будто ничего не заметила. Вместо того чтобы задвинуть щеколду, она опять открыла оконце и втиснулась в него по плечи, чтобы лучше видеть.

По дороге, ведущей из земель древлянских, скакала группа всадников. Цвет плащей выдавал в них дружинников, охранявших подходы к Киеву, но среди них ехал еще один человек – в исподнем и разутый, несмотря на осеннюю слякоть и стынь. Издали невозможно было понять, кто он такой, но Ольга уже знала, что он везет вести о ее муже.

Плохие вести, страшные.

Дворовая боярыня Любомила никогда еще не видела Ольгу в таком отчаянии. Обычно ясные глаза княгини потускнели, лицо осунулось и потемнело, словно внутри что-то сгорело. На просьбы поплакать Ольга молча глядела так, что Любомила их больше не повторяла.

Свой чин она получила за то, что однажды спасла княгиню от увечий или даже гибели, когда та повисла на узде взбесившегося жеребца Буяна. Во двор конь вошел степенно, лишь слегка покачивая Ольгу в седле, а потом вдруг ударил копытами и бросился в конюшню. А в конюшне той была такая низкая притолока, что пригибайся, не пригибайся – все равно лоб расшибешь. Тут-то Любомила и встала на пути. Буян сильно помял ее тогда: ногу отдавил, два ребра сломал, да еще и зубами полщеки отхватил. Ничего. Выжила, оклемалась и высоко над дворовыми поднялась, а муж ее, изуродованную, пуще прежнего любить стал, потому что и его жизнь круто к лучшему изменилась.