Василий Масютин - Царевна Нефрет [Том II]

Мэри видела в этом признак возвращения Райта к нормальной жизни и чувствовала себя почти счастливой.

Путешествия в прошлое, так мучившие Райта со времени возвращения из Египта, обрели теперь новую форму: его духовная жизнь начала раздваиваться. В часы работы в музее воскресал Сатми. Любой визит, каждый посторонний разговор с посетителем вызывал тогда у Райта чуть ли не физические страдания. И всякий раз ему приходилось делать над собой усилие, чтобы преодолеть страшную пропасть времени между древностью, где он пребывал, и современностью.

Нападки на главу, где была обрисована роль знахаря, сказались на его переживаниях. Он, явственно помнивший все, как очевидец — сам не знал, как к этому относиться. Он был человеком двадцатого века и разделял предрассудки современников. Предрассудки? А как их иначе назвать? Но что, если мумия Нефрет ничем не отличается от сотен обычных мумий, лишенных органов, совершенно высохших и полых внутри?

Стремясь развеять сомнения, Райт вооружился скальпелем. Разрезал материю, обвивавшую ступню Нефрет, и добрался до тела. Кожа имела красноватый оттенок, тело было сухим и твердым.

Вошел служитель, помешав ему в работе.

— Господин профессор желает остаться в музее? Уже четыре часа.

Райт сидел, сжимая руками поседевшие виски.

О чем он думал в эту минуту? Ему трудно было бы ответить. Так, должно быть, ждут смертного приговора преступники. Все пропало — жизнь больше не имела никакого смысла.

Ужасное чувство.

Райт вышел. На Унтер-ден-Линден зашел в какое-то кафе и велел подать себе коньяку — да, пускай принесут целую бутылку, кто знает, сколько ему захочется выпить. После нескольких рюмок, выпитых одна за другой, ему стало легче. Он вытянул ноги перед собой, испытывая даже некоторое удовольствие.

На улице темнело, сочилась промозглая морось. Было приятно сидеть здесь и наблюдать за людьми, неизвестно зачем спешившими по своим делам.

Профессор Пикок прислал Райту письмо по поводу его последней книги. Письмо было вежливым, пересыпанным похвалами; однако Пикок также счел своим долгом признаться, что книга местами его разочаровала. Он отмечал солидный объем знаний Райта и добросовестность, с какой тот описывал обнаруженные памятники старины. История жизни Нефрет — любопытна и вполне убедительна. Но Пикок «решительно отказывался принять фантастические и, простите меня за искренность, непростительно легкомысленные выводы последней главы…»

Далее следовали подробные аргументы.

«Прежде всего, меня поразило Ваше отношение к магии. Музеи располагают большим количеством мумий и многие из них давно исследованы — разными методами и различными учеными. Следует признать тот факт, что до сих пор исследователи не обнаружили ни малейшего следа тех магических обрядов и таинственных методов консервации тела, о которых Вы пишете. Неужели Вы действительно верите, что в случае Нефрет имел место совершенно иной обряд и ее мумия, найденная Вами — единственная в своем роде, не похожая на другие?

Прочие детали нельзя назвать точными, не имея достаточно доказательного материала. Понятно, что их можно объяснить переживаниями действующих лиц, но это уже не является предметом дискуссии. Художник волен воспроизводить образы прошлого силой своего воображения и способен придать им все признаки достоверности, но роль ученого совсем иная: ученый обязан все свои утверждения поддержать доказательствами, фактами. Я приветствовал бы разносторонность Ваших дарований, превратись Ваша фантазия в настоящий роман или поэму; с другой стороны, я должен по-дружески предостеречь вас от каких-либо фантастических допущений в области научных исследований.

Мой незабвенный друг, лорд К., отзывался о Вас с большой симпатией, а я и без того питаю к Вам большую, искреннюю привязанность…»

Райт, задумавшись, идет по Фридрихштрассе. То и дело рассеянно останавливается у витрин магазинов. Из толпы долетают возгласы уличного торговца, который что-то расхваливает. В нескольких шагах еще один, и еще — каждый со своим товаром.

Публика обходит их, некоторые на мгновение останавливаются, будто раздумывая, стоит ли повернуть голову.

В сторонке, поодаль от толпы, стоит какой-то старик в темных очках и запыленной твердой шляпе. Перед ним на тротуаре расставлен складной столик. Плащ на бедняге вытерся по краям и у карманов, кое-где заштопан черными нитками. Дыры, дыры… Пуговицы все на месте, но разной величины и цвета.

Никто не останавливается перед мрачным, полуслепым старцем. На столике стоит какая-то банка, лежат несколько пар ботинок. В каждой паре — один ботинок потертый и сморщенный, второй темнее и выглядит новехоньким.

Почему Райт остановился именно перед этим человеком? Он был ему так же безразличен, как и все остальные — его ничуть не заинтересовало ни лицо, ни товар торговца. Но нужно же было на что-то отвлечься… С самого утра Райт пребывал в меланхолии и решил, что лучший способ рассеяться — погулять по улицам, окунуться в гущу городской жизни. Здесь на каждом шагу ждет новое впечатление; может, он избавится наконец от непрерывных мыслей о мумии. В уличной толпе он хотя бы не слышал издевательский голос директора музея из Каира, постоянно кричавший: «Трупокрады!»

Старик поднял вверх клочок кожи и опустил его в банку. Это спокойное механическое движение словно погрузило Райта в гипнотическое состояние.

«Раз» — и клочок опускается вниз; «два» — он выныривает, такой же грязный, но покрытый какими-то каплями… «Раз — два» — и забава повторяется.

Старик кивает головой. На шее у него повязан грубый шарф, вылинявший, как и остальные предметы одежды. Видимо, движение головы мало-помалу наделяет его красноречием:

«Благодаря нашему изобретению старая кожа становится гладкой и эластичной. Наше изобретение позволяет носить одну и ту же пару ботинок вдвое, втрое, в десять раз дольше обычного. Старая резина восстанавливается, старая кожа…»

— Послушайте, сударь… Зачем вы так нервно жестикулируете? Вы понапрасну тратите силы. Честно говоря, на это неприятно глядеть. Вы отгоняете от себя клиентов. Итак, старая кожа, говорите…

— Не только кожа, но и многое другое… Прошу присмотреться поближе.

Старик начал доставать из карманов всевозможные предметы. В его на удивление красной руке появился сухой древесный листок, растрепанное перо, обрывок веревки. Затем он достал какую-то коробку и положил листок внутрь.

— У господина найдется пять минут?

Райту хотелось ответить, что сегодня у него найдется и пять часов, но вместо ответа он состроил равнодушную гримасу.

— Я не могу выдержать конкуренцию со всеми этими крикунами, — старик показал на торговцев вокруг. — Что только они не продают!.. Но мое изобретение — собственное, оригинальное. Пусть господа химики изобретают, что хотят и зарабатывают на этом огромные деньги. Уверяю вас, дорогой сударь, что мое средство ничуть не хуже их великих изобретений. Я даже не завидую их доходам. Мне достаточно знать, что я изобрел вещество, которое не удалось создать ни одной ученой голове. Суть в том, господин мой, что мы оба живем и все окружающее нас живет. А отсюда уже следует, что все стареет и умирает, не так ли? Вот видите… Пока ученые профессора становились великими и знаменитыми, я тоже засел за химию. Может, некрасиво так говорить и вы мне, бедному старику с улицы, вовсе не поверите, но должен вам откровенно сказать — все, что знают наши ученые, у меня в кармане. И если понадобится, я готов с любым из них прямо сейчас помериться силами. Пусть печатают свои фотографии в газетах, празднуют свои юбилеи, а я живу тихо, без рекламы и делаю свою работу. Я уже создал одно изобретение, сударь, но эта проклятая война меня доконала. Не откажитесь обратить внимание…