Михаил Лебедев - Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Слушаем, князь-воевода! — отозвались начальные люди и бросились исполнять приказание, стараясь превзойти друг друга в быстроте и энергии.

В Изкаре продолжали ликовать, скатывая брёвна и камни уже без всякой видимой необходимости, потому что люди разбитого вражьего отряда скрылись из глаз осаждённых, недёшево заплатив за свою затею — взять крепость при помощи подвижного прикрытия. Эта затея не удалась, но зато свежие ряды москвитян, растянувшись в длинную линию, лезли кверху по другой стороне горы, торопясь добраться до валов, покинутых легкомысленными защитниками, убежавшими полюбоваться на торжество товарищей у городских ворот.

Москвитяне были крайне удивлены и обрадованы, видя такую оплошность неприятеля, ошалевшего от первой победы. Воины оживлённо зашептались между собою, обмениваясь на ходу шутками и остротами по поводу подобной "оказии".

— Вот благодетели! — фыркнул один. — Не желают нам худова чинить, пропускают нас без всяких разговоров. Вот это по-свойски, можно сказать!

— Пожалуй, ещё с хлебом-солью нас встретят, — ухмыльнулся другой. — Что ж, принимать так принимать. Гости мы незваные, но почётные, стоим угощения пермянского!

— А пермячишки эти, братцы мои, умные люди весьма, — пояснил третий, просто давясь от смеха. — Живо праздник учинили: мы-де своё взяли, а там хоть трава не расти! А поглядеть, так неведомо ещё, на чьей улице праздник будет!..

— Живей, живей! — торопили начальники и показывали пример подчинённым, взбираясь на гору впереди всех, чтобы заслужить одобрение большого воеводы.

А в Изкаре всё ещё шумели и радовались, не подозревая о страшной опасности, надвигавшейся с другой стороны горы. Мате и воеводы развивали планы, как они разобьют остальное московское войско и пойдут на выручку Покчи и Чердына, где, наверное, князю Микалу придётся довольно плохо от тех москвитян, которые разорили Урос. Только Бурмат молча пощипывал свою бородку и, казалось, в душе посмеивался над подобными замыслами, трудно осуществимыми на самом деле. Вдруг какая-то мысль, точно молния, прорезала его мозг и заставила его быстро оглядеться вокруг, где кишела тысячная толпа ратников, сбившихся у городских ворот, как сельди в бочонке. В глазах его мелькнула тревога.

— Ступай узнай, Юсь, — обратился он к одному десятнику, стоявшему поблизости, — дозорят ли на валах наши люди на той стороне городка? Не все ли сюда собрались? Пожалуй, ума у них хватит для этого.

— Слушаю, воевода, — отозвался Юсь и нырнул в шумящую толпу, внушительно покрикивая на некоторых встречных ратников: — Зачем вы сюда собрались? На место, на место скорей! Разве вам здесь стоять указано, а?

— Дай нам порадоваться вволю! — слышалось в ответ. — Нечасто мы Москву побеждаем! А на местах стоять мы успеем ещё!..

— Нечего тут рассуждать! По местам, по местам, говорят вам! — кричал десятник, стараясь скорее пробраться через толпу и поглядеть, остался ли кто-нибудь на том конце городка, где валы к тому же были гораздо доступнее, чем у городских ворот. Но дойти до места ему не пришлось. Оттуда уже бежали несколько десятков человек и вопили хриплыми, сдавленными голосами:

— Беда, беда! Москвитяне идут!.. Не успели мы глазом мигнуть, а они уж на валы полезли!.. Собирайтесь сюда поскорей, отражайте врага кто чем может!.. Торопитесь! Скорей! Живей!..

Произошёл страшный переполох, перевернувший вверх дном все затеи князя Мате и воевод, недосмотревших вражьего приступа: Бурмат просто волосы на себе рвал с досады и горя, увидев подобную оплошность, непростительную для старых военачальников. Конечно, он сделал своё дело: распределил всех людей по крепостным валам, велел никому не отлучаться с назначенного места... но потом увлёкся призрачной победой над врагом и не хватился вовремя: исполняются ли его предначертания? А легкомысленные ратники, услышав шум победы у городских ворот, не стерпели, чтобы не прибежать туда, оставив на вверенных им валах не более пятидесяти человек, да и те позабыли всякую осторожность, прислушиваясь только к победным крикам товарищей и не обращая на местность за валами ни малейшего внимания.

А когда караульные хватились, было уже поздно отбивать нападение. Москвитяне лезли на валы, приставляя к ним длинные сучковатые жерди, служившие им вместо лестниц... Ужас обуял пермян, сразу же бросившихся бежать к городским воротам, где гудела тысячная толпа их товарищей...

— Становись в ряды! Становись в ряды! — командовал Бурмат, махая в воздухе обнажённым мечом, чтобы придать бодрости ратникам. Десятники сновали в толпе, стараясь найти своих людей и привести их в должный порядок. Сам Мате не растерялся и резко выкрикивал с высоты ворот, где он стоял:

— Не робейте, друзья мои, не робейте! Живо мы москвитян книзу собьём, завалим их камнями да брёвнами!.. У нас камней да брёвен хватит, чтобы их давить! Знай только скатывай с горы!..

— Вперёд! За мной! — рявкнул Бурмат и, мысленно призывая на помощь Бога христианского, побежал к тому месту валов, где, по словам оплошавших караульных, налезали хитрые враги.

Ратники повалили за любимым воеводой, решившимся лучше умереть на месте, чем отдаться врагу без сопротивления. Мате и остальные воеводы следовали за ним по пятам, безмолвно согласившись между собой делать то же самое, что будет делать покчинский военачальник. У всех мелькала в голове тревожная мысль:

"Успеем ли? Успеем ли? Не завладеют ли враги валами и частоколом?.."

— Поздно, поздно! — вырвалось у Мате, когда на глазах у всех перемахнуло через частокол с наружного вала внутрь крепости несколько человеческих фигур, в которых нетрудно было узнать москвитян.

И вдруг, точно по волшебству, множество вражьих воинов посыпалось с высоты частокола, видимо поднимаясь на него с той стороны на плечах друг у друга, что было проделываемо с замечательною ловкостью и лёгкостью. Раздался грозный клич: "Москва! Москва!" — и перед пермянами в одну минуту выросла стена мужественных противников, ощетинившихся бердышами и копьями.

Это произошло до того быстро и неожиданно, что пермяне опомниться не успели, как на них посыпались сотни стрел, со свистом рассекающих воздух. У Бурмата ёкнуло сердце. Положение было не из радостных. Москвитяне добрались-таки до городка, гордившегося своею неприступностью. Защитники не помешали им подняться на валы и перелезть через частокол, увлёкшись своим торжеством над частью московского войска. И горько же, горько стало на душе у покчинского воеводы, когда он глянул вперёд и увидел, что число неприятеля всё увеличивалось и увеличивалось. Доносились злорадные возгласы, доказывающие о твёрдом намерении нападающих биться с защитниками не на жизнь, а на смерть... И вдруг точно волна какая захлестнула Бурмата. В глазах у него потемнело от внезапно нахлынувшей злобы, ярости и отчаяния. Рука его судорожно сжала рукоятку меча, которым он потряс в воздухе. С губ сорвался бешеный возглас: