Валентин Пикуль - Битва железных канцлеров

Египетский хедив только успевал поплачивать!

Во время банкета Игнатьев подошел к очень красивому и сдержанному арабу, на бурнусе которого среди прочих орденов сверкал и русский – Белого Орла; это был знаменитый «лев пустыни» Абд эль-Кадир, много лет воевавший против Франции за честь и свободу Алжира. Тихим голосом он, толкователь Корана, заговорил о губительной силе европейского прогресса:

– Ваш материализм – плод тщеславного разума, он приводит к разнузданности людей, всюду сея ненависть и разрушение. Вы заметили только праздник, но в его шуме не разглядели, что первым прошел через канал не французский, а британский пароход… А внутри парохода сидели спрятанные солдаты!

Здесь же Игнатьев слышал, как Эмиль Золя, чокаясь с виновником торжества – Лессепсом, напророчил ему:

– Создав Суэцкий канал, вы точно определили географию того места, где развернутся трагические сражения будущего…

Евгения Монтихо, вернувшись в Париж, застала мужа в нервно-подавленном состоянии. Недавно он снова пережил приступ болезни, его душевные силы, казалось, были уже на исходе.

– Ты знаешь, что недавно сказал Тьер? «Отныне, – заявил он моим министрам, – нет уже ни одной ошибки в политике, которой бы вы еще не свершили…»

Монтихо с бурной материнской радостью подхватила на руки маленького принца Лулу; лаская ребенка, ответила:

– Тьера не надо слушать! Война способна исправить все наши ошибки, какие были. Война нужна Франции хотя бы ради этого очаровательного дитя, ради сохранения для него короны.

…В эти дни Горчаков писал прозорливо: «Наполеон изолировал сам себя в зияющей пустоте, и в поисках выхода из тупика, не исключено, он будет искать удачной войны».

– А я испанка, самая настоящая, каких можно встретить в кварталах Палома, где под кружевами носят острые навахи.

Так говорила о себе Изабелла II, возродившая при дворе Мадрида нравы времен упадка Римской империи. Нет, читатель, она никогда не забывала о боге и одну из ночей в неделю справляла любовную мессу с кем-либо из клерикалов (чаще всего с Сирилло де аль-Аламейдо, автором книги «Золотой ключ»). Если же, перепутав расписание, к ее услугам являлись сразу двое монахов, то одного из них забирала для горячих молитв наперсница королевы – монахиня Патрочиньо. А в дальнем углу Эскуриала, словно жалкий паук, гнездился муж королевы – храбрый и благородный идальго фон Франсиско, живший доходами от продажи апельсинов из собственных садов в Севилье. Подарить любовнику восемь миллионов реалов сразу для Изабеллы ничего не стоило, лишь бы он показал себя стойким мужчиной, а не тряпкой. При ней в Испании была основана «Академия моральных наук». Но самый блестящий жест королевы – открытие Лосойского водопровода в Мадриде, а то ведь, стыдно сказать, помыться гранду – целая проблема!

Никто не ощущал грозы, и папа римский переслал Изабелле II розу, которая не пахла, – розу из тонких золотых лепестков. Прицепив ее к поясу ажурного платья, Изабелла поехала на морской курорт Лаквейсио; она купалась в волнах Бискайи, когда из Мадрида пришли слухи о народной революции.

– Это замечательно! – сказала Изабелла II, нагишом проследовав на ложе любви. – Пусть же случится что-либо ужасное, чтобы встряхнуть мою скуку… Вот тогда я выхвачу из кружев наваху и покажу всем оборванцам, какая я испанка!

Инсургенты захватили Мадрид, восстал и флот Испании, к власти пришла революционная хунта, раздавшая ружья народу. Изабелла II скрылась в Биаррице, где искал покоя от суеты ее давний приятель – Наполеон III; он сразу все понял.

– Мадам, в вашем распоряжении замок По…

Из замка По она переслала в Мадрид свое отречение от престола. Но революции бывают разные. Иногда, свергнув одного монарха, они сразу же начинают подыскивать себе на шею другого. Европейская печать охотно подсказывала Мадриду новых претендентов на испанскую корону…

В переписке Бисмарка появилось слово Испания.

«Вот что может вызвать взрыв!» – заключил он.

Жернова истории мелют медленно, но верно…

Бисмарк, словно усердный ревизор, вел строгий учет всем ошибкам Наполеона III, мало того, исподтишка подталкивал императора на свершение новых. В преддверии грозных событий он ошеломил кайзера просьбою об отставке. «Министру, – писал бундесканцлер, – следует быть более хладнокровным, менее раздражительным и прежде всего обладать хорошим здоровьем…»

Бисмарк нервничал. Томился. Он издергался в выжидании той блаженной ситуации, когда можно скомандовать: пли!

Бабельсбергские старые супруги о чем-то шушукались и часто вздрагивали при его появлении. Вильгельм I отставки ему не дал. А между тем Бисмарк и правда был болен. Его доконал ревматизм, его украсила желтуха от крысиного укуса. Он уехал в померанское имение Варцин, где и прозябал в угрюмом затворничестве. Не будем думать, что канцлер устранился от дел. Варцин – это его боевая засада, сидя в которой он зорко следил за действиями противников. Отсюда-то он и подталкивал тяжкие жернова истории, чтобы война из розовых мечтаний о ней стала суровой и непреложной явью.

Возвращались из Гатчины поездом; царь да Горчаков – больше в вагоне никого не было. Александр II всю дорогу много курил. Поезд уже катился по окраинам столицы, когда он сказал:

– Не знаю, что со мною, но таким, как теперь, я еще никогда не был. Раньше хоть радовала охота. А теперь лишь вино да женщины – это как-то отвлекает. Кончится для меня все катастрофой… Не спорьте, князь! Я был в Париже у одной гадалки вместе с дядей Вилли, она ему накаркала долгую жизнь и множество успехов. Потом взяла дату моего рождения – тысяча восемьсот восемнадцатый год – и молча переставила только две последние цифры: получилось тысяча восемьсот восемьдесят первый – вот это и есть год моей гибели.

– Как вы можете верить в такую мистику?

– А почему и не верить?..

Машинист с искусным щегольством затормозил поезд так, чтобы подножка царского вагона застыла как раз над ковриком, разостланным на перроне. Александр II надел каску и шагнул мимо коврика. Неожиданно грубо сказал, обращаясь к канцлеру на «ты»:

– Князь, на днях ко мне в Летнем саду подошла твоя племянница и похвасталась, что вопрос о браке ее с тобою уже решен. Если женишься, я сердиться не буду. Но прежде подумай: Надин за твоей спиной развела шашни с конногвардейцем Николаем Лейхтенбергским. Когда мы ездили на Парижскую выставку, я, чтобы тебя не огорчать, указал шефу жандармов Шувалову не давать ей заграничного паспорта. Разберись сам…

В окружении свиты и охраны царь удалился, а Горчаков испытал слабость в коленях. Но распускаться нельзя, прямо с вокзала надо ехать в совет министров. Там он сказал, что экономику империи можно выправить добычею нефти на Кавказе и угля в Донецком бассейне, – ему не поверили. Вечером у него был в гостях мудрый армянский католикос, недавно вернувшийся из турецкого Вана; в беседе за бутылкой вина они провели время до полуночи, разговаривая по-гречески, по-итальянски и на древней латыни. Проводив гостя, канцлер с помощью Якова устроился в постели, в стакан с водою опустил искусственную челюсть (работы славного парижского дантиста Дезирабода).