Валентин Пикуль - Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры

В ту пору Россия уже прокладывала рельсы, дабы связать столицы империи (старую и новую), но Богданов служил на каналах, которые всегда играли важную роль в жизни русского народа. Главное, в чем нуждалась тогда столица, это хлеб и дрова. Представьте крестьянина, который решил подзаработать. Загодя сколотил он баржу, нагрузил ее дровами и по весне поплыл по каналам Мариинской системы; там тебе все 33 удовольствия – и пороги, того и гляди, как бы на камни не напороться днищем, там и множество шлюзов, которых не миновать. Возле порогов дежурили местные лоцманы, а возле шлюзов взимали налог чиновники. Налог – это бы еще ничего, но, помимо законных податей, идущих в казну государства, и лоцман у порогов и чинодралы, отворяющие шлюзы, любили получать “на лапу”…

Графиня Клеопатра Клейнмихель не дремала!

Взяточничество на каналах было почти узаконено: лоцмана часть своих доходов уступали чиновникам, чиновники, в свою очередь, нарочно мурыжили плывущих с грузом возле шлюзов, не пропуская их баржи в столицу, пока не отваливали им взятку, и так по всей Мариинской системе набегала крупная сумма, которая – через доверенных графа – обогащала Клеопатру, которой, как вы догадываетесь, “всегда не хватало”…

Богданов служил начальником самой ответственной дистанции – от истоков Невы до Новой Ладоги, и тут хлопот полон рот, ибо движение по каналу, проложенному еще графом Минихом во времена Анны Иоанновны, было самое оживленное – особенно под осень, когда имперская столица поспешно заполняла свои хлебные амбары, а жители Петербурга запасались дровишками на зиму. Вступая в должность, Богданов, конечно, еще не думал, что именно с этой дистанции, самой ближайшей к столице, Клеопатра Петровна и получала самые большие поборы.

Полковник же Богданов был отчасти педант.

– Служить, господа, надобно честно! – сразу заявил он, беря в руки бразды правления, и вряд ли такое заявление пришлось по вкусу его канальным чиновникам…

После знакомства с новым начальником чиновники расходились из канцелярии, ведя безмятежные разговоры:

– Это мы и без него знаем, что служить надобно честно. Только сказал бы он об этом не нам, а самой Клеопатре…

– А что, господа? Неужто ему меньше всех надобно?

– Небось, семья-то у него имеется?

– Говорят, жена и три дочери.

– Так чего нам унывать? Пообживется на нашей дистанции и сам разумеет, какова цена честности возле шлюзов…

Но полковник Богданов произносил слова не для колебания воздуха – он так оказался крут, преследуя взяткобравцев, что они взвыли, ибо жить на одно лишь жалованье не привыкли. “Такая честность, – писал современник, – как несогласная с порядками, царившими в Министерстве Путей Сообщения, не могла, конечно, не возбудить к нему ненависти не только его подчиненных, но и лиц, окружавших графа Клейнмихеля. Начались жалобы, наговоры, доносы…”

– Служить, господа, надобно только честно, – упрямо твердил Богданов, – а нечестивцам лучше и не служить…

Вестимо, что, потеряв большую часть доходов с такой выгодной для нее дистанции, какой была Новоладожская, Клеопатра Петровна не раз учила мужа, “как надо жить”:

– Ты разве не видишь, что у тебя в Управлении творится? Конечно, полковник Богданов все доходы гребет под себя лопатой, а ты, как дурачок, и уши развесил… Да пошли на его канал ревизию, дабы уличить. Дабы наказать. Дабы в отставку его. И чтобы другим стало неповадно от нас доходы утаивать…

Клейнмихель и сам желал бы избавиться от Богданова, ибо отдельные люди в его заскорузлом понимании были вроде идиотов, не умеющих жить. Он уже не раз, повинуясь желаниям супруги, слал на канал ревизии, своих соглядатаев, на канале в поте лица работали всякие комиссии и подкомиссии, дабы выяснить, куда подевались аж все “три рубля и шашнадцать с половиной копеек”. Клейнмихель, угождая своей драгоценной супруге, усердно копал под Богданова яму, но…

– Но что я могу с ним поделать, ежели он чист, аки голубь небесный? – оправдывался граф перед графиней. – Ни один из доносов не нашел подтверждения, Богданов такой мерзавец, что сам не берет и другим брать не позволяет… Как служить с такими людьми? Об этом ты, дорогая, подумала ли?

Неверно было бы полагать, что Богданов стал неугоден только Клеопатре Петровне – в Управлении путей сообщения многие наживались с доходов, которые в чиновной среде принято вежливо именовать “незаконными”. Так что яма-то под Богдановым уже была вырыта, а охотников спихнуть Богданова в эту яму было тогда немало… Наконец сослуживцев Богданова душевно язвило то, что его научная брошюра о работе шлюзов заинтересовала ученых гидротехников Европы, а сами они на то были неспособны, пригодные лишь для составления “докладных”, кои заслуженным успехом в науке никогда не пользовались.

Клейнмихель, удрученный, известил свою Клеопатру:

– Государь, прослышав о брошюре Богданова, указал мне не затемнять таланты, а Богданова отличить особо.

Тут как раз подоспел “табельный” день, когда все чиновники великой империи чаяли вознаграждения или повышения в чинах, – Клейнмихель, подписывая наградные списки, заволновался.

– Выпал удобный случай! Богданов думал, что останется неуязвим, но от меня не так-то легко ему отвертеться. У него, говорят, три дочери… Вот и стану я Богданова особо отличать, чтобы дочери его сразу сделались богатыми невестами, и пусть им от женихов не будет отбою…

Вскоре стало ясно, что полковник Богданов за рвение, проявленное в службе, награждается тремя тысячами земельных десятин “в его полное и потомственное владение”. Но земли эти отводились Богданову не где-нибудь на воронежских или черниговских черноземах, где только плюнь – и огурец вырастет, а на самом краю Архангельской губернии, которая необъятным мастодонтом распростерлась от Печенги до острова Вайгач по меридиану и от Новой земли до Шенкурска по широте.

Впрочем, Богданов сначала не усмотрел никакого подвоха и даже порадовался вместе с женою:

– Земли-то еще нетронутые, великие богатства в недрах ее, чего доброго – и богатыми станем…

Сам Богданов, связанный службою, на север не торопился, а послал своего доверенного человека ехать в Архангельск, где в губернской канцелярии надо выправить документы на владение, а заодно чтобы тот своими глазами убедился – каковы те дарственные земли? Доверенный очень долго не возвращался.

Наконец возвратился – ни живой ни мертвый.

– Прямо Патагония какая-то! – рассказывал он. – Ехал я, ехал, сначала в телеге, потом в санках по кочкам на олене, и наконец везли меня на собаках – и завезли ажно в такие края, где ночи не бывает, а всегда светит солнышко и не греет. Сначала-то лес да топи, а потом и кустика, чтобы нужду справить, не видать стало… Места гибельные! Одни болота да мох – и никаких прибылей не предвидится, окромя к л ю к в ы, которая горазд уродилась. Одно слово – тундра.