Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Ну и что? Это ничего не доказывает. Мелочь!

– Да, господа, а с другой стороны, старший клерк сказал, что патрон в течение трех дней перевел огромную сумму в банковские билеты и что…

– Что?

– Ну, расскажи!

– Тут кроется тайна.

– Тем более… Какая же тайна?

– Дайте слово, что никому не расскажете.

– Клянемся жизнью наших детей.

– Пусть моя тетка Мессидор станет продажной шлюхой, если я проболтаюсь хоть словом!

– А теперь вспомним, как торжественно говорил король Людовик Четырнадцатый венецианскому дожу, обращаясь к придворным:

– Да ну тебя, Шаламель, с твоими поговорками!

– Смерть Шаламелю!

– Пословицы выражают мудрость народа; потому я требую, чтобы ты открыл нам свою тайну.

– Довольно болтать… я поклялся старшему клерку сохранить это в тайне…

– Но он же не запретил тебе поведать тайну всему свету?

– Не бойся, отсюда это не выйдет, рассказывай!

– Да он сам сгорает от желания сообщить новость!

– Ну, ладно! Хозяин продает контору. Кажется, уже продал.

– Вот это да!

– Вот так новость!..

– Ошеломительно!

– Поразительно!

– А теперь возникает вопрос: кто взвалит на себя дело, которое хозяин решил с себя спихнуть?

– Господи, как несносен этот Шаламель и его вечные каламбуры!

– Откуда мне знать, кому он продает свою контору?

– Если он ее продает, значит, хочет вести праздную жизнь, задавать балы, развлекаться, как говорят в высшем свете.

– В конце концов, у него есть средства.

– И семья на нем не висит.

– Да уж наверняка есть на что. Старший клерк говорит, что у него больше миллиона, включая стоимость конторы.

– Больше миллиона – это неплохо.

– Говорят, он тайком играл на бирже вместе с майором Робером и выиграл много денег.

– И притом жил как скряга.

– Да, но уж если скряга начнет транжирить, он становится расточительнее любого мота.

– Я согласен с Шаламелем: теперь хозяин хочет пожить в свое удовольствие.

– Он совершит непростительную ошибку, если не предастся сладострастию, не погрузится в наслаждения Голконды… раз есть деньги… ибо, как сказал меланхоличный Оссиан в пещере Фингала:

– К черту Шаламеля!

– Что за чушь!

– Да, но у хозяина совсем не тот вид, не похоже, чтобы он мог наслаждаться.

– Вид у него такой, что краше в гроб кладут!

– А кюре еще восхищается его милосердием!

– Ну так что же? Истинное милосердие прежде всего обращается на себя самого. Ты что, дикарь, не знаешь, чего требует от тебя всевышний? Если хозяин просит для себя милостыню в виде утонченных наслаждений… его долг себе их доставить… иначе он сам себе покажется ничтожеством…

– Больше всего меня удивляет его новый друг, который словно с неба свалился и ходит за ним как тень.

– Не говоря уже о том, что он уродлив…

– Рыжий, как морковка…

– Я готов подумать, что этот втируша появился на свет благодаря случайной ошибке господина Феррана на заре его молодости, ибо, как говорил Орел из Мо [44] Имеется в виду Людовик XIV. в связи с пострижением в монахини обворожительной Лавальер:

– Смерть Шаламелю!

– Правда… Он никому не дает слова сказать!

– Какая глупость! Утверждать, что новичок – сын патрона! Да он старше нашего хозяина, сразу видно.

– Ну и что? Строго говоря, какое это имеет значение?

– То есть как! Что же, по-твоему, сын может быть старше отца?

– Господа, я подумал об исключительном, самом необычайном случае.

– Как же ты объясняешь?

– Очень просто: патрон появился на свет потому, что его друг в молодости согрешил и стал отцом Феррана, вместо того чтобы быть его сыном.

– К черту Шаламеля!

– Не слушайте его; он как начнет болтать, то и конца не видно.

– Верно то, что втируша ни на минуту не оставляет Феррана.

– Сидит с ним в кабинете безотлучно, едят они вместе, один без другого шага не сделает.

– Я, кажется, уже встречал здесь этого гостя.

– А я его не видел.

– Скажите, господа, вы не заметили, что вот уже несколько дней, как здесь каждые два часа появляется мужчина с длинными светлыми усами и военной выправкой и вызывает этого незваного гостя через швейцара? Тот выходит поговорить с ним, а затем усач поворачивается кругом, как автомат, и уходит, чтобы через два часа появиться снова.

– Верно, я тоже это заметил… Мне показалось также, что, когда я уходил, я видел на улице несколько человек, которые наблюдали за нашим домом.

– Серьезно, здесь происходит что-то необычное.

– Поживем – увидим.

– Старший клерк, может быть, знает об этом больше, чем мы? Но он хитрит.

– А кстати, где он?

– Он у графини, которую пытались убить. Кажется, теперь она уже вне опасности.

– Графиня Мак-Грегор?

– Да, сегодня утром она срочно потребовала патрона к себе, но он вместо себя отправил старшего клерка.

– Быть может, по поводу завещания?

– Нет, она ведь поправляется.

– Сколько теперь дел у нашего старшего клерка, ведь он же исполняет обязанности Жермена, работает кассиром!

– Кстати о Жермене… Получилась еще одна смешная история.

– А что?

– Патрон, чтобы освободили Жермена, заявил суду, что он сам, господин Ферран, допустил ошибку при подсчете и обнаружил деньги, которые требовал от Жермена.

– По-моему, это вовсе не смешно, а справедливо; помните, я всегда говорил, что Жермен не способен на кражу.

– Тем не менее для него было мучительно оказаться арестованным и сидеть в тюрьме.

– Я бы на его месте потребовал от Феррана возмещение.

– В самом деле, он должен восстановить его в должности кассира, чтобы доказать его невиновность.

– Да, но, быть может, Жермен этого не захочет.

– А что, он все там, в деревне, куда поехал, выйдя из тюрьмы? Он нам сообщал, что порывает всяческие отношения с Ферраном.

– Наверное, там, потому что вчера я был в доме, где он жил, и мне сказали, что он еще в деревне и ему можно писать в Букеваль, через Экуен, на имя фермерши, госпожи Жорж.

– Господа, смотрите, карета! – сказал Шаламель, посмотрев в окно. – Вот чертовщина! Это не такая элегантная карета, как у знаменитого виконта. Помните блестящего кавалера Сен-Реми, приезжавшего с лакеем в ливрее, шитой серебром, и с толстым кучером в белом парике? На сей раз это просто извозчичья пролетка.