Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Они сейчас влезут в окно и убьют нас! – испуганно закричала Амандина; в страхе она бросилась на свою постель и закрыла лицо обеими руками.

Франсуа, хотя он испугался, как и сестра, неподвижно застыл на месте. Однако после упомянутого нами сильного удара ставень не открылся; гробовая тишина царила теперь в доме.

Марсиаль больше не звал детей.

Немного успокоившись и движимый сильным любопытством, Франсуа решился осторожно приотворить окошко, и теперь он старался разглядеть сквозь щели в ставне, что же происходит снаружи.

– Будь осторожен, братец, – прошептала Амандина; услышав, что Франсуа отворил окно, она приподнялась на своем ложе. – Ты что-нибудь там видишь? – спросила она.

– Нет… ночь такая темная.

– И не слышишь ничего?

– Нет, ветер так громко свистит.

– Тогда прикрой… прикрой же окно!

– Ага! А вот теперь я что-то разглядел.

– Что ж именно?

– Я вижу свет фонаря… он светит то тут, то там.

– А у кого он в руках?

– Я различаю только свет… Вот он приближается… теперь слышны голоса.

– Кто бы это мог быть?

– Слушай… слушай… это Тыква.

– А что она говорит?

– Говорит, чтобы крепче держали лестницу.

– Ах, теперь я понимаю! Когда они тащили большую лестницу, она упиралась в наш ставень, от этого и был такой шум.

– А теперь я больше ничего не слышу.

– А что они с этой лестницей делают?

– Больше ничего не могу разглядеть…

– А что-нибудь слышишь?

– Нет…

– Боже мой, Франсуа! Может, они для того потащили лестницу… чтобы залезть через окно в комнату нашего брата Марсиаля?!

– Вполне возможно.

– А что, если ты чуть-чуть отодвинешь ставень и посмотришь…

– Не решаюсь.

– Ну совсем капельку…

– Нет уж, нет. Коли мать заметит!..

– Такая темень стоит, что никакой опасности нет.

Франсуа нехотя выполнил просьбу сестренки, приоткрыл слегка ставень и стал смотреть.

– Ну, что там, братец? – спросила Амандина; преодолев свои страхи, она встала с постели и на цыпочках подошла к брату.

– При свете фонаря, – сказал мальчик, – я вижу Тыкву, она стоит внизу и держит лестницу… они прислонили эту лестницу к окну Марсиаля.

– А дальше?

– Николя взбирается по лестнице со своим топориком в руке, топорик блестит на свету…

– Ах, вы еще не спите и шпионите за нами! – внезапно послышался громкий голос вдовы: она снаружи грозно прикрикнула на Франсуа и Амандину.

Войдя на минуту в кухню, мать увидела луч света, пробивавшийся сквозь полуотворенный ставень.

Бедные дети забыли погасить фонарь в своей комнатушке.

– Сейчас я к вам поднимусь – и вы от меня не уйдете, доносчики!

Вот какие события происходили на острове Черпальщика накануне того дня, когда г-жа Серафен должна была привезти туда Лилию-Марию.

Пивоваренный проезд, проезд темный и малоизвестный, хотя он и находится в центре Парижа, упирается одним концом в улицу Траверсьер-Сент-Оноре, а другим – в подворье Сен-Гийом.

Посреди этой улочки – сырой, грязной, сумрачной и унылой, куда никогда не проникают лучи солнца, – возвышается дом с меблированными комнатами (их в просторечии именуют «меблирашками» по причине дешевой платы).

На дрянной вывеске можно прочесть: «Меблированные комнаты и квартиры»; справа от темного крытого прохода видна была дверь, она вела в лавку, не менее темную, где обычно пребывал содержатель меблированных комнат.

Человека этого, чье имя не раз уже упоминалось обитателями острова Черпальщика, звали Мику: числился он торговцем старыми скобяными товарами, но он тайно скупал и прятал краденые металлические изделия и сами металлы: золото, свинец, медь и олово.

Сказать, что папаша Мику поддерживал деловые и дружеские отношения с семьей Марсиалей, – значит должным образом охарактеризовать его нравственный облик.

Существует, между прочим, некое весьма любопытное и вместе с тем устрашающее явление: это своего рода таинственное общение и связь между почти всеми злоумышленниками столицы. Общие тюрьмы – огромные центры, куда стекаются и откуда затем растекаются волны социального разложения и развращенности, которые мало-помалу наводняют Париж, оставляя после себя окровавленные обломки и развалины.

Папаша Мику – толстяк лет пятидесяти, с порочным и хитрым лицом, прыщеватым носом и всегда красными от возлияний щеками; на голове у него красуется потертая шапка из выдры, он вечно кутается в старый зеленый каррик [5] Верхняя мужская одежда, широкое пальто с двумя или тремя воротниками-пелеринами, покрывавшими плечи. .

Над небольшой чугунной печкой, возле которой папаша Мику греется, можно заметить прикрепленную к стене доску с цифрами; на ней висят ключи от комнат, жильцы которых в данный момент отсутствуют. Стеклянная витрина, выходящая на улицу и забранная железными прутьями, забелена снизу, так что с улицы нельзя разглядеть (и тому есть свои причины) то, что делается в лавке.

В этом просторном помещении также царит почти полный мрак; на потемневших и сырых стенах висят ржавые цепи различной толщины и длины; весь пол почти сплошь завален грудами обломков железа и чугуна.

Троекратный стук в дверь, видимо условный, привлек к себе внимание содержателя меблированных комнат, а одновременно скупщика и укрывателя краденого.

– Войдите! – крикнул он.

На пороге показался человек.

Это был Николя, сын вдовы казненного.

Он был очень бледен; выражение его лица было еще более зловещим, чем накануне вечером, и вместе с тем было заметно, что он старался изобразить притворную и шумную веселость в завязавшемся затем разговоре (сцена эта происходила на следующий день после драки этого злодея со своим братом Марсиалем).

– Ах, это ты, дружище! – радушно сказал содержатель меблирашек.

– Конечно, папаша Мику; я приехал обделать с вами небольшое дельце.

– В таком случае притвори дверь… поплотнее притвори дверь…

– Дело в том, что моя собака и небольшая моя тележка остались там, снаружи… а в ней – товар.

– Что ж ты мне привез? Должно, свинчатки? [6] Листы свинца, которые воры сдирают с кровель.

– Нет, папаша Мику.

– Ну уж, конечно, и не металлическую мелочь со дна реки, ты ведь в последнее время совсем обленился, совсем своим делом не занимаешься… так, может, это железяки? [7] Железо.

– Да нет же, папаша Мику; это краснушка… [8] Медь. там у меня четыре слитка… И весят они не меньше полутораста фунтов: мой пес их с трудом дотащил сюда.

– Неси-ка сюда свою краснушку; мы все сейчас взвесим.