Эжен Сю - Парижские тайны. Том 1 [с иллюстрациями]

– Что правда, то правда, мне всегда везло. Кстати, а что стало с этим Жерменом? Где он теперь?

– Наверное, в Париже.

– Вы его больше не видели?

– С тех пор как он съехал, он ко мне не заходил.

– Но где он живет? Что делает?

– К чему все эти расспросы, сосед?

– Потому что я ревную, – ответил Родольф, улыбаясь. – И я хотел бы…

– Ревнуете? – Хохотушка расхохоталась. – Было бы из-за чего… Бедный малый!

– Нет, серьезно, соседка, мне очень важно, где я могу встретить Жермена. Вы знаете, где он живет, и, поверьте на слово, я никогда не употреблю во зло то, о чем прошу мне сказать… Клянусь, это только в его интересах.

– А если серьезно, сосед, то я верю, что вы желаете Жермену только добра, но он взял с меня слово, что я никогда не дам его адреса, и я не скажу его вам, потому что это мне невозможно… Не надо из-за этого на меня сердиться… Если бы вы мне доверили свою тайну, вы бы, наверное, похвалили меня за то, что я ее храню.

– Но все дело в том…

– Послушайте, сосед, раз и навсегда, не надо больше об этом. Я дала слово, и я его сдержу; что бы мне ни говорили, я отвечу то же самое: нет!

Несмотря на все свое озорство и легкомыслие, девушка произнесла последние слова так твердо, что Родольф, к своему великому сожалению, понял: от нее он так ничего не добьется. А прибегать к хитрости, чтобы застать Хохотушку врасплох, ему было неприятно. Поэтому он подождал немного и весело заговорил снова:

– Не будем больше об этом, соседушка! Черт возьми, вы так свято храните чужие тайны, что уж наверняка не выдадите свои собственные секреты.

– Мои секреты? Хотелось бы мне их иметь, наверное, это забавно.

– Как, у вас нет даже маленьких сердечных тайн?

– Сердечные тайны?

– Но разве вы никого не любили? – спросил Родольф, пристально глядя на гризетку и пытаясь угадать, скажет ли она правду.

– Как это никого? Жиродо? А Кабрион? Жермен? И вы, наконец!..

– Вы их любили больше, чем меня? То есть не так, как меня?

– О господи! Нет, конечно, наверное, меньше, чем вас. Потому что мне приходилось мириться с косыми глазами Жиродо, с рыжей бородой и дурацкими шуточками Кабриона и с вечной печалью Жермена – он всегда был такой грустный-прегрустный, этот бедный молодой человек. А с вами все наоборот, вы мне сразу понравились…

– Послушайте, соседушка, только не сердитесь, я спрошу вас как верный друг…

– Давайте спрашивайте!.. У меня легкий характер… И к тому же вы так добры, что вам сердце не дозволит спрашивать меня о том, что может меня огорчить. Я в этом уверена!

– Да, конечно… Но скажите откровенно, у вас никогда не было любовника?

– Любовники!.. Ну да, понимаю… Но разве есть у меня на это время?

– При чем здесь время?

– При том. Время – самое главное. Прежде всего, я буду ревновать как тигрица и без конца терзаться муками ревности. Так вот, сколько я зарабатываю? Могу я терять каждый день по два-три часа на слезы и душевные переживания? А если мне изменят – сколько горя, сколько страданий!.. Это вам для примера… Но одно лишь это так уменьшит мой заработок, что страшно подумать!

– Но не все же любовники изменяют, не все заставляют плакать своих любовниц.

– Так это еще хуже… Если он будет слишком хорошим, разве смогу обойтись без него хоть минуту?.. А ему, наверное, придется сидеть целый день в своей конторе, в мастерской или в лавке, и я буду весь день слоняться, как потерянная душа, пока он не придет… Я буду выдумывать тысячи ужасов, будто его любит другая, что сейчас он с нею… А если он меня бросит?.. А если… мало ли что еще может со мной приключиться? В любом случае я не смогу работать, как раньше… И что тогда со мной станет? Сейчас я спокойна и могу работать по двенадцать-пятнадцать часов в день, иначе мне не свести концы с концами… А представьте, что теряла бы три-четыре дня в неделю на страдания и переживания… Как бы я нагнала потерянное время? А никак… И пришлось бы мне к кому-нибудь в услужение идти. Но уж это нет! Мне слишком дорога моя свобода!

– Ваша свобода?

– Да, я давно могла бы получить место первой швеи в хозяйкином ателье, на которую я работаю… Мне бы платили четыреста франков, с жильем и едой…

– И вы не соглашаетесь?

– Конечно, нет… Я буду тогда наемной работницей, зависящей от других, а сейчас, как я ни бедна, я хозяйка в моем бедном доме, я никому ничего не должна… Я ничего не боюсь, я добра, я здорова и весела… У меня прекрасный сосед, я говорю о вас, – чего еще мне нужно?

– А вы никогда не думали о замужестве?

– О замужестве? Я могу выйти замуж только за такого же бедняка, как я. Вы видели несчастных Морелей? Видели, к чему это ведет? А нет, пока ты отвечаешь только за самое себя, можно еще пожить…

– Значит, вы никогда не строили воздушных замков, ни о чем не мечтали?

– Нет, почему же? Я мечтаю о гарнитуре для камина… а кроме этого… о чем я еще должна мечтать?

– Но если какой-нибудь дальний родственник вдруг оставит вам маленькое наследство, ну, скажем, тысячу двести франков ренты, то для вас, с вашими пятьюстами франками, я полагаю…

– Черт возьми, наверное, это было бы здорово, но может быть и наоборот.

– Наоборот?

– Я счастлива какая есть, знаю жизнь, которой живу, и не знаю той жизни, какую мне придется вести, если я разбогатею. Вот послушайте, сосед: когда после долгого рабочего дня я ложусь в постель, когда лампа погасла и только угольки еще тлеют в моей печурке, я вижу при их слабом свете мою чистенькую комнату, мои занавески, мой комод и стулья, моих птичек, мои часы и мой рабочий стол, заваленный материей, которую мне доверили, и я говорю себе: «Наконец все это мое, и я никому за это не обязана, кроме меня самой…» Честное слово, сосед, эти мысли лениво меня убаюкивают, и я порой засыпаю гордая и всегда довольная собой. Так вот, если бы все это у меня было на деньги какого-нибудь старого дальнего родственника, я бы этим не так гордилась и не так радовалась, уверяю вас. Но смотрите, мы уже подходим к Тамплю! Признайтесь, прекрасное зрелище!

Хотя Родольф и не разделял беспредельного восхищения Хохотушки, его все же поразил этот единственный в своем роде огромный базар с его кварталами и бесчисленными переходами.

Примерно в середине улицы Тампль, неподалеку от фонтана на углу большой площади, стоял огромный деревянный павильон в форме параллелограмма, с высокой шиферной крышей.

Это и был Тампль.

Слева его ограничивала улица Пти-Туар, справа – улица Персэ, а замыкался этот базар колоссальной ротондой с галереей открытых аркад.

Длинная улица пересекала Тампль посередине во всю его длину, разделяя на две примерно равные части, а те, в свою очередь, делились и подразделялись множеством маленьких продольных и поперечных переулков, которые перекрещивались в разных направлениях, и все они прятались от дождя под крышей огромного базара.