Владимир Беляев - Священная война. Век XX

III. Там, где всё стреляет

Всё время, пока мы были на часовом заводе, Николай Александрович молчал. Молчал он и в то время, когда мы на машине пересекли город, выбрались на снежную равнину и вскоре очутились в сосновом лесу. Освещённый фарами машины, лес казался богатырским...

Наконец машина остановилась у новых ворот. Николай Александрович, выбираясь из машины, вдруг заметно заволновался.

— Тут туляки... — пробормотал он, заметив мой удивлённый взгляд.

Где-то совсем недалеко от нас раздалась пулемётная очередь. Затем вторая, третья. В другой стороне, тоже недалеко от нас, загрохотали пушки.

— Что это?

— Испытание. Так вот и день и ночь, — ответил Николай Александрович, входя в помещение, залитое электрическим светом. По всему было видно, что помещение построено совсем недавно: потолки ещё светились золотистыми сосновыми переплётами. Это сборочный цех. Тут было неожиданно тихо. Только слышно, как за барьером, в соседнем цехе, урчат, шипят, царапают станки, оттачивая нужные детали.

— Как тут просто всё, — замечаю я.

— Просто? — Он покачал головой. — Ого! Нет. Тут всё очень сложно. Ну, например, пулемёт. Он даёт шестьсот выстрелов в минуту — это значит шестьсот раз в минуту все детали приходят в движение. Да ещё в какое движение! Вы понимаете, какие должны быть детали? Ведь это то же самое, что часы, но гораздо серьёзней. И вот какая-нибудь деталь на испытании заела... тогда шарь по всему заводу — кто и где наплоховал. Иногда у всех инженеров головы вспухнут. Это и понятно, есть рабочие-то ещё неопытные. На десяток туляков — сотня новых, здешних, месяцев десять тому назад пришли на завод.

— И как работают?

— Хорошо работают. Вы вон поговорите с тем рабочим. Фамилия его Лезаров. С ним недавно случилось такое: надо было отработать одну деталь, такую деталь, без которой мог бы остановиться весь завод. Сменщик его заболел. И Лезаров не ушёл от станка. Он стоял день, потом второй. Начали пухнуть ноги. Тогда он разулся и стал на иол босыми ногами... А своего-таки добился.

Я подошёл к станку, за которым работал Лезаров. Он высокий, широкий в плечах, но с лица худ.

— Устаёте? — спросил я и тут же понял, что вопрос мой наивен.

— А то как же? — просто ответил Лезаров. — Как не уставать? Конечно, устаём. Да ведь теперь по-другому-то и нельзя работать — война. Наши братья, поди-ка, как на фронте устают. А мы-то что ж, по курортам, что ль, будем ездить? — Он глубоко вздохнул и ещё сказал: — В этом, брат, и есть святая обязанность наша — работай не покладая рук. Будете в столице, так и передайте: работают, мол, на далёком-то Урале. Народ работает... И крепко работает. Вот что. Вместе с туляками работаем, с москвичами, с ленинградцами, с харьковчанами, с киевлянами...

— Вот они какие у нас, — уже входя в здание парткома, проговорил Николай Александрович.

Ф. ПАНФЁРОВ [57] Панфёров Фёдор Иванович (1896—1960) — русский советский писатель. Автор известного романа «Бруски». В годы Великой Отечественной войны писал очерки из жизни тыла и фронта, повести «Своими глазами (1941 г.) и «Рука отяжелела» (1942 г.), работал над трилогией «Борьба за мир», «В стране поверженных», «Большое искусство».

«Правда», 30 августа 1943 года.

С осени 1943 года на моём доме, как и на тысячах других домов Ленинграда, появилась новая надпись — белые буквы на синем квадрате: «Граждане, при артиллерийском обстреле эта сторона улицы наиболее опасна...»

Да, нам уже точно известно, какая сторона улицы наиболее опасна, какие улицы наиболее простреливаются, на каких трамвайных остановках или площадях чаще всего ложатся снаряды, — так долго живём мы под непрерывным обстрелом. Более двух с половиной лет не сводят мушки немцы и финны с нашего города, а, значит — с каждого, из нас.

...Вот и сейчас — не успела я написать два первых абзаца, как слышу характерный свист снаряда (это тяжёлый фугасный)... и взрыв, и долгий гул (да, это тяжёлый, калибр не менее двухсот миллиметров — взрыв сильный, и гул обвала продолжительный). Сейчас ночь, ноль часов восемнадцать минут... Вот ещё свист и взрыв, ближе... Надо уйти ив комнаты: она выходит на ту сторону улицы, которая «наиболее опасна при обстреле». А эта, куда я перешла и где продолжаю писать, выходит окнами во двор, в противоположную сторону. (Ещё взрыв — ноль часов двадцать три минуты.) Здесь... «безопаснее»! Здесь мне угрожает только прямое попадание снаряда через крышу, прямо в эту комнату. Если же снаряд попадёт в кабинет, из которого я ушла, — может быть, капитальная стенка между ним и этой комнатой выдержит, и я останусь жива. Ещё три взрыва — один за другим. (Я так и думала, что это в наш район. Вот диктор объявил обстрел... «Населению — немедленно укрыться», — сказал он.) Сейчас ночь, ноль часов двадцать шесть минут. В течение восьми минут, пока я писала эту страницу, убиты десятки ленинградцев, разорены десятки квартир. В нескольких минутах ходьбы от меня, в темноте и холоде, льётся кровь, рыдают дети, и санитары и дружинницы, освещая ручными фонарями то, что совсем недавно было мирным спящим домом, а теперь — очаг поражения, уносят мёртвых и раненых и «складывают людей»... Это термин у нас такой есть — «сложить человека», то есть собрать его растерзанные части в одну кучку.

Диктор повторяет: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Я уже не фиксирую взрывов.

Последнее время немцы начали часто применять ночные обстрелы. Но это только один из многочисленных приёмов обстрела города. За два с половиной года неустанно, с дьявольской изощрённостью изобретают враги способы уничтожения горожан. Они до пятидесяти раз меняли тактику обстрелов. Цель одна: как можно больше убить людей.

Иногда обстрел: носит характер бешеного огневого налёта — сначала по одному району, затем по другому, потом по третьему и т. д. Иногда до восьмидесяти батарей бьют по всем районам города сразу. Иногда даётся сильный залп одновременно из нескольких орудий. И затем продолжительный интервал — минут на двадцать-тридцать. Это делается с расчётом, что минут через двадцать тишины укрывшиеся люди вновь выйдут на улицу и тут-то вновь можно дать по ним новый залп. Обстрелы такого рода ведутся обычно по нескольким районам сразу и длятся иногда, как в начало декабря, до десяти и более часов подряд. Этим летом были обстрелы, длившиеся по двадцать шесть часов подряд.

Враг бьёт по городу утром и вечером, учитывая, что в эти часы люди идут на работу или возвращаются с неё.

В это время он бьёт главным образом шрапнелью, чтобы убивать людей. Шрапнель применяется также часто по воскресеньям и праздникам, когда люди выходят на улицы отдохнуть.