Владимир Беляев - Священная война. Век XX

Татьяна Степановна Зимина, статная бригадирша первой колхозной бригады, разволновавшись, так и сказала:

— А мы его, окаянного, хлебом бьём! Вот наши пушки, слышишь, Сеня? Вот и посчитай, Сеня, сколько моя бригада немцев свалила. Я, думаю, десяток-то свалила я их?!

— Что там десяток, ты тыщу свалила! — загудела изба.

— Правильно, Татьяна! Вот они, «катюши» наши... Ай да бригадир, — верное слово сказала! Ну и жена у тебя, Семён Иванович! Снайпер, а не жена!

Все одобрительно засмеялись. И Семён Иванович тоже довольно засмеялся. Он метнул искоса восхищенный взгляд на жену: уж очень она переменилась за эти годы, уж очень стала самостоятельная.

Семён Иванович недавно пришёл с фронта, он потерял левую руку. Всем своим существом он ещё весь там, где грохочут орудия, где идут сражения, говорит он только о фронте, о своём полку, с жаром, с вдохновением, и столько у него всякого накопилось рассказать, что, кажется, века для этого не хватит. Кто бы о чём ни заговорил, Семён Иванович усмехнётся загадочно и тут же жадно начинает рассказывать о войне.

Так и сегодня до полуночи шёл разговор о войне и хлебе и о том, что с немцами надо общими силами кончать, как ни труден и крут последний перевал, ведущий к победе, а Германию судить всем миром.

Утренний осенний туман окутал деревню Пруды. В тумане перекликались женские и мальчишеские голоса. Скрипели колёса. Слышался цокот копыт. И словно на тачанке пролетела красавица Зина Бирина, двадцатилетняя бригадирша 3-й бригады, самой удалой в колхозе «Советская деревня».

— А ну, берегись! — крикнула она кому-то. — Ишь, туманище, чисто дымовая завеса!..

Молча провела свой отряд звеньевая Марья Михайловна Шерстнева, пожилая, домовитая и спокойная на вид. О ней рассказывают так: «Ох, уж эта Марья Михайловна! Молчком-молчком, тихо-тихо, а в соревновании всех опередит. Такие урожаи получает, что весь колхоз ахает».

Табунок подростков задержался на перекрёстке, о чём-то болтая и по-детски заливаясь смехом Из тумана выплыла шестидесятисемилетняя, но могучая Вера Степановна Чуслина, мать четырёх воинов, одна из самых боевых колхозниц.

— Мужики, мужики, пошли пошли! — властно позвала она мальчишек и легонько подтолкнула их в спину.

...В колхозе «Советская деревня» царит небывало подъёмное настроение. Этот колхоз всю войну работал превосходно, получал высокие урожаи, сам был сыт и много хлеба давал фронту. В нынешнем году и жатва урожая, и обмолот, и хлебосдача прошли, как никогда, дружно. День и ночь не уходили с полей, с токов. К середине сентября прудовские колхозники уже вывезли хлеб и по госпоставкам и по натуроплате. Сто семнадцать тонн. Но колхозники решили сдать дополнительно в «Фонд победы» ещё пятьдесят семь тонн. От чистого сердца, от горячего желания помочь Родине, Красной Армии.

— Женщины! Мы всё сделали, мы подчистую с государством рассчитались, все свои планы перевыполнили, но нужно будет, женщины, мы от своего каравая ломоть отрежем, только бы гниду эту навек истребить! Разве не понимаем мы этого, товарищи женщины!

— Ну, да... Ну, так... Ну, так, так, неужели ж мы этого не понимаем, Зина! Ах, Зинушка! Зина, все мы это понимаем...

— Говори, бригадир! Ах, бабоньки, какой это важный для нас разговор! Всё бы я, кажется, сделала, только скорей войне конец!

— Женщины! Я всё сказала. Я думаю так, женщины: не придётся нам краснеть перед нашими прудовскими воинами, когда встречать их с фронта будем. Я кончила. Может, Иван Васильевич добавит!

Зина Бирина отошла в сторону и вытерла концами пёстренького платка разгоревшееся от волнения лицо.

Разговор о войне и хлебе был на току в сумерки, в минуту передышки. Молотили люцерну, золотую люцерну, вымолачивали из неё драгоценные семена. Лица женщин покрыла серая пыль, глаза от этого казались ещё крупней и ярче, а щёки пылали, как в лихорадке.

Иван Васильевич Сачков, председатель колхоза, уважаемый всеми колхозниками, сказал:

— Зинаида вам скорую встречу с земляками сулит. И я полагаю, встреча эта не за горами. Когда? От нас с вами зависит, товарищи женщины, чтобы поскорее пришёл врагу конец. Вызнаете, как Красная Армия немца бьёт, а нам, стало быть, надо подмогнуть...

При последнем слове Иван Васильевич сделал рукой широкий, выразительный жест, словно схватил на вилы копну сена. Женщины понимающе закивали головами. Расправили затёкшие от усталости плечи, поднялись. Только одна из них уткнулась лицом в стог и расплакалась.

— А мой не вернётся уж!..

Подошли к вдове девушки. Комсомолка Аня Волкова обняла её и горячо заговорила:

— Марьюшка, не надо... Слышишь, Марьюшка? Не вернётся, ничего не поделаешь. Тяжело это... У Зины отец тоже не вернётся... Марьюшка, да ведь дети растут! Дети будут жить хозяевами. За чью жизнь он погиб, Марьюшка, за чьё счастье, скажи, ведь за их?

— За их, — прошептала Марьюшка, поднимая заплаканное лицо.

И снова загудела машина на току...

«Мужики» после напряжённого трудового дня сидели на лавочке возле колхозного правления. Были они круглолицы, белобрысы, с вздёрнутыми по-детски носами. И важны необычайно. Ах, «мужики», «мужики», тринадцатилетние, чстырнадцатилетние, пятнадцатилетпие колхозные хозяева, о вас после войны будут сложены хорошие песни и написаны хорошие книги! Всё там будет рассказано — и как пахали и сеяли, и как убирали жатву, отвозили обозы с зерном, на которых полыхали красные стяги «Хлеб — фронту».

Коля Золин, Валя Рукин, Женя Фролов, Леонид Бирин и многие другие бок о бок со своими матерями соревнуются за высокие урожаи, за сверхплановую сдачу хлеба в фонд Красной Армии, в фонд победы. «Смерть Гитлеру!» — написал один из мальчишек на дуге вверенного ему коня.

Сейчас «мужики», разгорячённые разговором о хлебе и грядущей победе, вслух заглянули в будущее. Они мечтали о том, о чём особенно ярко мечтают все дети Советского Союза, — о последнем салюте: из каких пушек будут стрелять в этот день, и какие будут ракеты, и будет ли это во всех городах или только в Москве, и услышат ли эти победные залпы в деревне Пруды...

Мальчишки размахивали руками и говорили все вместе, перебивая друг друга. Руки у них были в ссадинах, голоса хрипловатые, немного простуженные на ветру. Пришли два деда и тоже стали мечтать, радостно щуря подслеповатые, слезящиеся глаза. Потом старые и малые поднялись и пошли проверять коней. Завтра везти в город последние пуды хлеба, приближающего победу.

Е. КОНОНЕНКО [68]

«Правда», 1944, 16 октября

Остались за плечами наступающих русских солдат угрюмые вершины Прешовских гор, величественные скалы и отроги Лесистых Карпат, вечное гнездо буранов и метелей — Западные Бескиды. Во вновь освобождённых городах и селениях Чехословакии поднимаются национальные знамёна республики.