Владимир Беляев - Священная война. Век XX

— В седьмом уже не стреляют? — спросил Сабуров.

— Нет, наверное, всех побили. Отрезать могут сегодня, если так пойдёт. — Масленников кивнул на пулемёт. — А мы выставим в окно и прямо оттуда их чесать будем. Хоть немного, да поможем, а?

— Хорошо, — сказал Сабуров.

— Могу идти?

— Можешь.

Масленников кивнул двум ожидавшим его бойцам, они втроём вышли из-за укрытия и двинулись к обломкам дома, перебегая, ложась и снова перебегая.

Сабуров хорошо видел, как они благополучно добрались до дома, как перелезли через обломки и, передавая из рук в руки пулемёт, стали карабкаться по остаткам лестничной клетки. В это время несколько мин разорвалось рядом с окопом, в котором был Сабуров, и ему пришлось лечь.

Когда он поднялся, то увидел, что Масленников и бойцы уже устроились в окне и ведут оттуда огонь. Через несколько минут около обломка стены стали рваться немецкие снаряды. Масленников продолжал стрелять. Потом стена окуталась дымом и пылью. Когда дым рассеялся, Сабуров увидел, что все трое по-прежнему стреляют, но ниже их в стене немецким снарядом пробито сквозное отверстие. Ещё один снаряд разорвался выше, и Сабуров увидел, как один из пулемётчиков, раскинув руки, словно ныряя, но только спиной, упал с выступа третьего этажа вниз, на камни. Если даже он был только ранен, то всё равно, наверно, разбился насмерть.

Сабуров видел, как Масленников лёг плашмя на выступ, сложил руки в трубку и что-то крикнул вниз один раз и ещё раз, потом повернулся к пулемёту и опять начал стрелять. Хотя немцы, заметив Масленникова, били в него с близкого расстояния, но попасть в амбразуру окна им пока не удавалось.

Ещё один снаряд пробил стену ниже Масленникова. Второй номер оторвался от пулемёта, покачнулся, чуть не упал вниз и, сбалансировав, остался сидеть на краю уступа. Масленников оставил пулемёт, подтянулся к раненому и положил его плашмя вдоль стены так, чтобы тот не упал. Несколько секунд он оставался так, нагнувшись над раненым, и опять вернулся к пулемёту. Теперь он стрелял один.

Тем временем от Потапова подтащили три миномёта — четвёртый разбило по дороге. Сабуров вылез вместе с миномётчиками вперёд и расположил их за обломками каменного забора. Они сейчас же открыли огонь по немецкой батарее, которая била по Масленникову. Едва миномёты открыли огонь, как немцы засекли их расположение.

Одним из осколков ранило командира батареи. Сабуров стал командовать вместо него. Немцы перенесли огонь на миномёты, и Масленникову стало легче. Он всё ещё лежал и стрелял. Потом, когда Сабуров взглянул туда, он увидел один пулемёт, — Масленникова не было. «Неужели убили?» — испугался он. Но через несколько минут Масленников снова появился на стене: у него вышли диски, и он лазил за новыми.

Уже перед темнотой Сабурова ещё раз засыпало землёй. Он с трудом поднялся, в глазах мелькали искры. Он сел и обхватил руками голову. Искры стали реже, и он, словно сквозь туман, начал различать окружающее.

Подполз Петя и что-то спросил у него.

— Что? — переспросил Сабуров.

Петя опять неслышно что-то прошептал.

Сабуров повернулся к нему другим ухом.

— Не задело? — спросил Петя, и голос его был неожиданно громок.

— Не задело. — Опустив голову, Сабуров увидел, что шинель его вдоль всей груди рассечена, а под ней рассечена гимнастёрка. Осколок пролетел мимо, едва коснувшись его; стоявший рядом миномёт был исковеркан, труба была начисто оторвана.

Судя по огню немцев, они всё-таки отрезали полк Ремизова и стреляли теперь правее и ниже Сабурова, ближе к Волге. Он попробовал соединиться с Ваниным, но это оказалось безнадёжным делом, — все провода были порваны.

Бой, кажется, начинал затихать.

— Где Масленников? — спросил Сабуров.

— Здесь.

Оказывается, Масленников стоял сзади; через всю щёку у него чернел кровоподтёк.

— Контузило?

— Нет, сбросило. Пулемёт разбило, а со мной ничего.

«Представлю, — подумал Сабуров. — Непременно представлю. На Героя. А там пусть решают. Он и в самом деле герой». А вслух сказал только:

— Что с бойцами?

— Один насмерть расшибся, а второго всё же вытащил.

— Хорошо, — сказал Сабуров. — Затихает, а?

— Затихает, — согласился Масленников. — Только они всё-таки к Волге вышли.

— Да, похоже, — сказал Сабуров.

Они замолчали.

К ним подошла толстая курносая задыхающаяся сестра и спросила, нет ли ещё раненых.

— Только там, впереди, — сказал Сабуров. — Совсем стемнеет, тогда вытащите.

Он подумал, что, наверное, Аня вот так же сейчас разыскивает раненых там, в полку Ремизова, от которого они теперь отрезаны.

— Я сейчас вытащу, — вызвалась сестра.

— Не лезьте, — оборвал Сабуров грубо. — Обождите. — И ему захотелось, чтобы сейчас кто-то так же задержал Аню. — Через десять минут стемнеет, и полезете.

Сестра и двое санитаров прилегли за камнями. Если бы Сабуров не сказал «не лезьте», они бы сейчас поползли вперёд, но им это запретили, и они были довольны, что можно ещё десять минут пролежать здесь.

Позади, одна за другой, разорвалось несколько мин.

— Последний налёт перед ночью делают, — сказал Масленников. — Верно, Алексей Иванович?

— Да, — согласился Сабуров.

— Говорят, по Волге сплошное сало идёт.

— Говорят.

Сабуров откинулся на камни, повернул лицо вверх и только сейчас заметил, что снег всё не перестаёт идти. Мокрые хлопья его приятно холодили разгорячённое лицо.

— Повернись так, — сказал он Масленникову.

— Как?

— Как я.

Масленников тоже лёг на спину. Сабуров видел, как ему на лицо падают снежинки.

— Как думаете, долго будет сало идти?

— Не знаю, — сказал Сабуров. — Связь ещё не установлена с Ваниным?

— Нет, всё ещё порвана.

— Оставайся пока тут, я пойду.

— Подождите, — попросил Масленников. — Сейчас стемнеет.

— Я тебе не медсестра.

Сабуров вылез из окопа, перепрыгнул через обломки и, укрываясь за стеной дома, пошёл назад, к командному пункту батальона.

— С полком восстановили связь, — порадовался Ванин, когда Сабуров вошёл в блиндаж.

— Ну?

— Ремизова отрезали.

— А что думают делать?

— Не говорили. Наверное, от Проценко приказания ждут.

Они помолчали.

— Выпьешь чаю?

— А разве есть?

После всего только что пережитого казалось, что ничего обыкновенного, привычного на свете уже нет.

— Есть. Только остыл.

— Всё равно.

Ванин поднял с пола чайник и налил в кружки.

— А водки не хочешь?

— Водки? Налей водки.

Ванин вылил чай обратно в чайник и налил по полкружки водки. Сабуров выпил её равнодушно, даже не почувствовал вкуса. Сейчас она была просто лекарством от усталости. Потом Ванин опять полез за чайником. Они медленно пили остывший чай. Говорить не хотелось. Оба знали: сегодня произошло то, о чём во фронтовых сводках потом напишут: «За такое-то число положение значительно ухудшилось» или просто: «ухудшилось». Выпив чаю, они ещё помолчали. Давать распоряжения на завтра было рано, а о том, что уже было и прошло, говорить не хотелось.