Владимир Беляев - Священная война. Век XX

— Свои, — почему-то всё ещё шёпотом сказал Сабуров и, чувствуя, как ему выкручивают пальцы, толкнул свободной рукой одного из навалившихся на него так, что тот покатился.

— Чего пихаешься? — огрызнулся гот.

— Говорю, свои. Ведите меня к Ремизову.

Немцы, должно быть, услышали возню и пустили несколько очередей. Кто-то всхлипнул.

— Что, ранило? — спросил другой.

— В ногу, больно.

— Сюда. — Схватив Сабурова за руку, кто-то потащил его вперёд.

Они пробежали несколько шагов и спрятались за остатками стены.

— Откуда? — спросил тот же хриплый голос, который он услышал вначале.

— От генерала.

— Кто это, в темноте не вижу.

— Капитан Сабуров.

— А, Сабуров... Ну, а это Григорович. — И голос сразу стал знакомым Сабурову. — Это ты мне плюху влепил? Ну, ничего, от старого друга.

Григорович был одним из командиров штаба, которого Проценко месяц назад по его просьбе отправил командовать ротой.

— Пойдём к Ремизову, — сказал Григорович.

— Ремизов жив?

— Жив, только лежит.

— Что, тяжело ранили?

— Не так, чтоб тяжело, но неудобно. Сегодня весь день по матери ругается. Ему, по-научному говоря, в обе ягодицы по касательной из автомата всадили, или лежит на животе, или с грехом пополам ходит, а сесть не может.

Сабуров невольно рассмеялся.

— Тебе смех, — сказал Григорович, — а нам — слёзы.

Сабуров нашёл Ремизова в тесном блиндаже лежащим на койке плашмя, с подушками, подложенными под голову и грудь.

— От генерала? — нетерпеливо спросил Ремизов.

— От генерала, — сказал Сабуров. — Здравствуйте, товарищ полковник.

— Здравствуйте, Сабуров. Я так и думал, что кто-нибудь от генерала, и велел стрельбу не открывать. Как там у вас?

— Всё в порядке, — ответил Сабуров, — за исключением того, что от генерала Проценко до полковника Ремизова приходится ползать на пузе.

— Хуже, когда приходится командовать лёжа на пузе, — сказал Ремизов и затейливо выругался. Потом, подозрительно прищурясь, посмотрел из-под густых седых бровей на Сабурова и спросил: — Уже небось доложили о моём ранении?

— Доложили.

— Ну ещё бы: «Командир полка ранен в интересное место...» Погодите, погодите, — вдруг перебил он себя, — вы весь в крови? Ранены?

— Нет, немца убил.

— Снимите тогда хоть ватник, что ли. Шарапов, дай капитану умыться и ватник мой дай! Снимайте, снимайте.

Сабуров стал расстёгиваться.

— Что вам генерал приказал?

— Уточнить положение и сообщить, — сказал Сабуров, умалчивая о том, что Проценко предполагал худшее и в этом случае приказал ему возглавить полк.

— Ну что ж, положение, — сказал Ремизов, — положение не столько плохое, сколько постыдное. Отдали кусок берега. Комиссар полка убит. Два командира батальона убиты. Я, как видите, жив. Как генерал, настроен восстанавливать положение?

— Думаю, в предвидении этого он меня и послал.

— Я тоже так полагаю. И с двух сторон действовать надо, разумеется, — сказал Ремизов. — Значит, обогреетесь и придётся двигаться обратно?

— Придётся, — согласился Сабуров.

— А может, останетесь у меня; командира туда пошлю. Как вам приказано?

— Нет, я вернусь.

— Семён Семёнович! — крикнул Ремизов.

Вошёл майор, начальник штаба.

— Схемочка нашего расположения сделана?

— Сейчас кончим. Уточняем.

— Давайте скорее, шевелитесь... Вы меня опередили, — обратился Ремизов к Сабурову, — я сам хотел командира посылать. Схемочку готовили, из-за этого и задержались. Сейчас её дадут, и я вместе с вами офицера связи пошлю. Филипчука знаете?

— Нет, не знаю.

— Хороший, смелый командир. Пойдёт с вами.

Ремизов попробовал приподняться и опять длинно выругался.

— Представляете, куда угодило. А у меня такой характер скверный, что я бегать всё время должен: и думать не могу, не бегая, и командовать не могу — ничего не могу. Шестой десяток, пора бы отвыкнуть — а не отвыкается. Шарапов! — снова крикнул он.

Появился ординарец.

— Помоги с койки слезть.

Поднимаясь с койки, Ремизов кряхтел, стонал и ругался, и всё это как-то сразу, одним духом. Поднявшись, он, морщась от боли, проковылял несколько раз взад-вперёд по блиндажу.

— Схемочка готова?

— Готова, — ответил манор, подавая бумагу.

— Вот тут при схемочке всё записано, — взяв, скорее вырвав у майора бумагу и продолжая ковылять, сказал Ремизов. — Что у меня где стоит и что можно сделать с моей стороны. Как-то сразу всё вышло: обоих командиров батальона убили, комиссара убили и меня ранили, — всех в течение получаса. Как раз в этот момент и вышла вся история.

— Потерь много? — осведомился Сабуров.

— Одного батальона почти нет. Того, что берег занимал. А два почти как были. В общем, сражаться ещё можно.

— А как у вас с вывозкой раненых? — спросил Сабуров с некоторой запинкой.

Он долго готовился к этому вопросу. Знал, что Аия здесь, и полку Ремизова, и всё не решался начать этот разговор, боясь наткнуться на страшное известие.

— Ну, какой же вывоз — на Волге сало. Подкопали землю и держим в пещерах.

— Далеко отсюда? — заинтересовался Сабуров.

— Да, далеконько. На правом фланге тише, там и держим... Как, Филипчук, собрался? — крикнул Ремизов.

— Собрался, — ответили из другой половины землянки.

— Сейчас пойдёте. Эх, да как же я вам ничего выпить не предложил. Шарапов! Я не вспомнил, старый стал, а ты что же?

Шарапов тут же, не сходя с места, отцепил от пояса немецкую флягу, отстегнул от неё стаканчик, налил и подал Сабурову.

Сабуров выпил и закашлялся, — это был спирт.

— Забыл вас предупредить. Водки, по возможности, не пью, — добавил Ремизов. — В финскую войну был на так называемом Петсамском направлении. К спирту там приучился. Удивительная теплота от него. Шарапов, помоги мне!

Шарапов подошёл к Ремизову, и снова с кряхтеньем, стонами и ругательствами повторилась та же операция в обратном порядке.

— Трудно всё же ходить, — сказал Ремизов, улёгшись. — Несколько раз был ранен, но такого идиотского, с позволения сказать, ранения... Честное слово, если бы я того немца поймал, который мне это сделал, против всех воинских законов взял бы и выпорол. Кому же бумаги вручить — вам или Филипчуку? Филипчук!

— Здесь.

В блиндаж вошёл рослый человек в ватнике, с автоматом.

— Мне дайте, — сказал Сабуров. — Сюда дошёл, авось и обратно дойду.

— Раз так — берите. Доложите командиру дивизии, что полковник Ремизов сделает всё, чтобы вернуть берег, искупит свою вину сам. И других заставит искупить, — добавил он сердито. — Доложите: настроение бодрое, к бою готовы. Про ранение моё сказал бы, чтоб не докладывали, но всё равно не удержитесь, пусть смеётся. К вам, Филипчук, — обратился Ремизов к ожидавшему командиру, — единственная просьба и приказание: добраться до штаба и впоследствии вернуться сюда живым и здоровым.