Павел Северный - Сказание о Старом Урале

Шла третья весна после смерти отца, а жизнь Степана в зимовье оставалась прежней – одинокой и голодной. Удачи ни в чем не было; от толчков, падений и ушибов уже вытерся на его одежде мех.

Степан, конечно, понимал, что на него крепко сердились вогульские боги, только точно не знал, которые именно, а главное, за что у них такая на него злоба. Наверно, за то, что он уже дважды крестился у русских. Один раз с отцом в Верхотурье, а второй раз в Невьянске. Но ведь оба раза он получал от русского шамана новый зипун. Не плохая цена за то, чтобы надеть на шею крошечный медный амулет в виде скрещенных палочек! А может быть, богам не нравится, что он держит в отцовском «нор-колье» деревянную дощечку с нарисованным седым русским богом по имени Никола-торм. Словом, трудно было Степану угадать, кто из богов и духов и за какие провинности таит на него обиду. Уж очень их много, вогульских богов! Самый злопамятный из них, конечно, двухголовый Чохрынь-ойка, да еще, пожалуй, лесной старик Люминнор-ойка, злой хозяин всех звериных троп. Степан так и не понял, который из этих богов стал его врагом, а если бы узнал, все равно не мог бы откупиться, потому что оба страшно жадные: без пяти собольих шкурок к ним и шаману лучше за прощением и не соваться!

Еще, конечно, водится в лесах леший Менк, но как Степан ни старался, так и не смог вспомнить, чем он мог озлобить того; ведь всякий раз, идя на промысел, он вешал на сучья, в подарок лешему, целые пучки костей рябчика: говорят, леший их любит больше орехов.

Много всяких богов и духов опекают вогульскую жизнь. Их мало стесняет сила русского бога, старичка Николы-торма; они посылают на Степана всяческие неудачи, рассовывают их по всем щелям невеселой жизни.

Нет у Степана для промысла хорошей собаки и ружья. Было одно, да отец отдал кому-то за неоплатный долг.

В этот раз Степан пробирался к Железной горе с восточной стороны, по непроходимым зыбунам и болотам, еще подмерзающим ночами так, что выдерживали человека. С болот вышел к самому склону оврага, как раз, когда на вершину горы легли первые золотые блики восхода. Уселся на камне, стал смотреть, как четко рисовалась гора, врезанная в чистое небо. Железная гора кажется ему самой красивой и величавой среди всех гор, какие повидал на свете.

От места, где нахохленным филином приютился на камне Степан, до подола горы было не больше полуверсты. Еще в прежние посещения он старательно осматривал гору со всех сторон, ходил по склонам, видел там много зайчишек и рябчиков, но так и не нашел следов шамана, некогда здесь жившего и знакомого отцу. Зато нашел пустой горелый амбар бога Чохрынь-ойка с сохатиными рогами над дверкой. А на самой вершине среднего горного столба оказалась выдолбленной в камне яма для священных костров.

Давно проведал он и главную тайну горы. Когда узнал о ней – вспотел от волнения, будто в воду окунулся. Оказывается, гора не отпускает от себя камни. Если толкнуть со склона небольшой обломок руды, он сначала покатится и вдруг в каком-нибудь месте сам прирастет к склону. Поистине, в ней великая колдовская сила, если может держать на весу свои камни.

На дне оврага еще лежала узкая, почерневшая полоса снега, источенная ручьями, проткнутая вицами кустарника и загрязненная шариками заячьего помета. Из-под снега выбегала речушка на песчаное корытце, усыпанное синей галькой.

Вокруг, между камнями, склон оврага покрыт густой порослью осинника. Его набухшие почки с жадностью клевали ореховки. Степан видел, как этих веселых пичуг с короткими крылышками согнала сердитая сойка. Он погрозил ей, и сойка перелетела ближе к Железной горе, блеснув голубыми крыльями.

На противоположном отлогом склоне оврага, тоже засыпанном серыми мшистыми камнями, среди елей и голых осин, шли ввысь два сучковатых мертвых дерева с начесами лешачьих бород на сухих сучьях. На одном из нижних сучьев токовал глухарь. Развернув хвост веером, обвесив крылья и вытянув шею, крупный, красивый самец кланялся, кивал бородатой головой, щелкал клювом и призывно покашливал в любовном экстазе. Степан был голоден. Он решил добыть глухаря. Не спуская глаз с птицы, он осторожно сполз с камня на глинистую почву, почти скатился в кустарник на дне, облепив себя при этом очесами заячьей шерсти. Стал терпеливо ждать нового любовного экстаза у птицы. Когда глухарь опять затоковал, Степан, в такт покашливанию, неслышно перебежал овраг, укрылся за камнем, прицелился и пустил стрелу с вилкой. Птица дернулась на суку, подпрыгнула и камнем повалилась на землю. Степан, не торопясь, приблизился к добыче. Глухарь еще похлопал по земле слабеющими крыльями и затих.

Солнце уже давно перешло за полдень, и под его лучами вода речушки в овраге переливалась ослепительными блестками.

Степан выбрал сухое местечко между камнями и развел костер. Сначала из можжевельника и шишек, а когда пламя взялось хорошо, накидал в него валежника. Глухаря опалил над огнем, не ощипав. Обвялив мясо, наелся досыта. Оно сильно пахло смолой и было жестким. После обеда Степан напился воды и решил приготовить себе ночлег возле горы. Наломал веток пихты, наладил шалаш. Напевая песенку, какую слышал от матери, собрал для костра сухих дров и кучку валежника. Костер должен гореть ровно, до утра, не только ради тепла: вставшие с зимней спячки в поисках муравьиных куч медведи сейчас злы, бродят как шальные и ночью; могут потревожить и человека на ночлеге.

От сытной еды и теплого солнца Степана скоро разморило. Он лежал у кострища, не сводя глаз с горы. По камням, совсем не пугаясь человека, бегали бурундуки, по-вогульски «койсера», с черными полосками на спинах, переговаривались тихим посвистыванием, будто обучались птичьему языку. Им отвечали невидимые зверьки, а в осиннике подле горы изредка звучал будто надрывный плач – там, видимо, лисы охотились на зайцев.

Из-за житейских неудач Степан Чумпин все еще оставался холостым и теперь, на двадцать седьмом году жизни. Два года назад он присмотрел было жену на зимовьях у реки Тагила. Ее родитель за неудачливость жениха запросил многовато мехов. Безуспешный сезон зимней охоты убавил шансов на успех сватовства. Как бы другой, более удачливый охотник-вогул не выкупил избранницу! Весной и летом особенно нудно и тоскливо смотреть на чужих жен и ребятишек. Степан любит детей. Мастерит для них свистульки из черемухи и сопелки из старых стеблей пикапа. Ему хотелось иметь сильного, здорового, смелого сына, чтобы обучить его всем лесным и воинским хитростям и сделать первым охотником и большим человеком.

Самого себя Степан находил вовсе не плохим женихом. Не хворый, ловкий. В меру хитер. Слух и чутье никогда не обманывают. Стрелок из лучших в племени, а это немаловажно. Не трус. Словом, он не обижен богами от рождения, имеет все качества, чтобы не сердить незримых духов, и все же чем-то им не угодил. Чем именно, он понять не мог, и тревожился.