Вячеслав Кеворков - Каждому свое

Беседа с Вальтером при его выписке из госпиталя не стала исключением.

— Вот что, дорогой, — начал Отто, мрачно переворачивая листы медицинского заключения. — Судя по всему, чинов и должностей ты достиг солидных, но при этом израсходовал непозволительное количество жизненных ресурсов. Так истрепать свой организм к тридцати годам удается далеко не каждому. Если верить, что ты страдаешь всеми перечисленными в медицинском заключении болезнями, то тебя нужно немедля сажать в коляску и везти в дом инвалидов.

— Может быть, — робко начал Вальтер.

— Именно так и поступим. Оставляю в перечне три основных недуга — цирроз печени в начальной стадии, воспаление желчного пузыря и протоков. Это чтобы не нарушать данную мною клятву Гиппократа. Вообще же служить ты сможешь, а вот жить — под вопросом.

Удачно сформулированное умозаключение позволило доктору громко расхохотаться. Отсмеявшись вволю, он пристально глянул на пациента и на секунду задумался.

— Да ты не расстраивайся, Вальтер, это не только твоя вина. Когда родилась твоя шестая сестра, я прямо сказал твоему отцу: остановись, безумец! Вулканы, и те на каком-то этапе перестают извергаться, а ты же не более, чем человек! Он согласился, после чего… родился ты.

Доктор вновь рассмеялся, но на сей раз с сочувствием в голосе. Вальтер готов был разделить радость по поводу своего появления на свет, но тут чей-то голос через микрофон вернул его к воспоминаниям о столике в берлинском кабаре «Салон Китти».

«Уважаемые дамы и господа! — вещал диктор голосом, полным трагизма и скорби. — Мы прерываем наш концерт в связи с экстренным сообщением, полученным только что. Сегодня от ран, нанесенных врагами Германии, скончался ее верный сын, заместитель имперского уполномоченного по Богемии и Моравии, руководитель главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих».

Зал дружно поднялся и замер в скорбном молчании. Вальтер пренебрег пафосным ритуалом, легко выбрался из-за стола и, миновав вестибюль, вышел на улицу. Людвиг, ощущавший логику развития событий не умом, а каким-то подсознательным чувством, тут же подкатил к подъезду.

— К «Принц Альбрехт»! — произнес Вальтер знакомый до боли адрес здания имперской госбезопасности и хотел было добавить «побыстрее», но Людвиг рванул с места так рьяно, что в самую пору было попросить его об обратном.

«Черт с ним, со здоровьем, — пришел к неожиданному заключению Вальтер, развалившись на заднем сиденье в машине. — Кажется, наступает момент истины, и я займу то место, которое выслужил не постоянным мельканьем перед глазами фюрера, а конкретными делами. Сегодня все сконцентрировано на фигуре Гейдриха, вернее, на его неожиданной трагической кончине». Естественно, Вальтер и себе никогда не признается, что известие о смерти шефа нисколько не огорчило его. Скорее, наоборот.

Хотя именно благодаря Гейдриху он, Шелленберг, уже в тридцать лет возглавил Шестое разведуправление службы имперской безопасности. Однако продвигая Вальтера по служебной лестнице, Гейдрих руководствовался отнюдь не альтруистическими соображениями. Мотивы его были сугубо эгоистическими.

Дело в том, что свою карьеру Гейдрих начинал на флоте, где для достижения успеха вполне достаточно было владение лишь устной речью. Вальтер же с ранней юности подвизался в разных юридических конторах, где научился тому, что грамотно написанный документ имеет решающее значение для успеха дела. Несомненно, что в своих отношениях с Шелленбергом Гейдрих активно использовал навыки своего подчиненного. А в середине июля 1940 года Гейдрих, руководитель имперской безопасности, поручил Шелленбергу, возглавлявшему тогда группу IV-E, изложить на бумаге программу сотрудничества между политической и военной разведками.

После многочисленных доработок документ был с энтузиазмом одобрен представителями всех служб, собравшихся в Праге. Это было грандиозное сборище с сытным обедом, обильно сдобренным чешским пивом. Все были в полном восторге от состоявшегося братания и расставались с искренней верой в начало новой эры в работе немецких разведок.

Эйфория, как водится, была напрасной.

Шелленберг сразу вспомнил недавнюю встречу с Канарисом, только что вернувшимся из Праги.

— Как дела, господин адмирал? — начал он. — Как самочувствие после пражского обеда?

— Изжога!

— Что так? — искренне удивился Шелленберг.

— Да вот у меня ощущение, что ваш шеф и мой друг Гейдрих после Праги еще более ожесточился против моей службы. Ведь это же подло — говорить одно, думать другое, а делать…

Машина прошуршала резиной по асфальту и замерла перед подъездом здания имперской безопасности. Миновав два контрольных поста, Шелленберг легко взбежал по старинной широкой лестнице с отшлифованными бесчисленными касаниями человеческих рук дубовыми перилами и теперь, открывая дверь приемной рейхсфюрера Гиммлера, вспомнил было вновь о своей последней встрече с адмиралом.

А далее произошло то, о чем предупреждает английская поговорка: «Назови дьявола и он явится». Едва Вальтер переступил порог приемной, как от небольшой группы военных отделился адмирал и, подойдя к Вальтеру, с полными слез глазами, еле слышно пошевелил губами:

— Поверьте, Вальтер, я потерял верного друга и порядочного человека!

Ни с одним из названных личных качеств покойного Вальтер в душе не смог бы согласиться, а потому лишь вежливо склонил голову Ему с гимназической скамьи запала в голову расхожая фраза «О покойниках либо хорошо, либо ничего». Седовласый адмирал на философский лад настроен не был, а потому продолжил с энтузиазмом:

— Я только что отправил письменное соболезнование вдове погибшего, Лине, в котором написал, кого мы с ней одновременно лишились: она — верного мужа, я — верного друга.

Настойчивое повторение слова «верность» вызвало у Вальтера еще большее раздражение, поскольку решительно никоим образом не вязалось с образом убиенного.

«О какой верности, а тем более порядочности может идти речь в нашей профессии, когда все держится на лизоблюдстве, подсиживании, на беспардонном использовании вышестоящими нижестоящих!» Невольно вспомнились времена не столь отдаленные, но оставившие в душе глубокий след.

Взять, например, ликвидацию руками самого Сталина крупного военного советского деятеля Тухачевского. Шелленберг долго и тщательно подбирал записанные немецкой спецслужбой и агентурой неосторожные высказывания Тухачевского о некомпетентности Сталина в военных вопросах, которая особенно проявилась во время Гражданской войны. К этому Вальтер добавил претензию Тухачевского на власть в стране, к чему действительно могли стремиться военные и политики, ибо сама власть висела, как приманка, на тонкой нитке, соблазняя своей доступностью.