Сергей Карпенко - Врангель. Последний главком

Голосили и чуть не хватали за рукав продавцы вразнос. Христарадничали нищие в солдатских обносках. Не давали проходу молоденькие цыганки в цветастых платках и платьях. Вопили как недорезанные и размахивали свежими номерами мальчишки-газетчики. Кое-где, спрятавшись в затхлую тень подворотен, заунывно тянули простую мелодию старики шарманщики.

В людской поток, пёстрый и говорливый, вливались ручейки из боковых улиц и переулков. Женщины были одеты легко и по-простому. Редко где над шляпкой плыл зонтик, чаще мелькали светлые платки и косынки.

Даже на Красной, прямизной и бесконечностью походящей на петербургские проспекты, Врангель заметил приземистые ветхие домики, сдавленные двух- и трёхэтажными зданиями. На боковых же улицах они преобладали. Гостиниц, странно, не обнаружил. Ресторанов — раз-два и обчёлся: одни столовые, кофейни, грузинские погребки-шашлычные и кабачки. Да и зелени в центре маловато для южного города, особенно в сравнении с Ростовом.

Почти все первые этажи на Красной занимали магазинчики и лавки — галантерейные, мануфактурные, бельевые, обувные, гастрономические, винные, бакалейные, колониальные, мебельные, ювелирные, книжные, аптекарские... Белые парусиновые тенты с трепыхающимися волнообразными краями укрывали витрины от палящего солнца. Двери неутомимо распахивались, впуская и выпуская покупателей. Многим оттягивали руки клеёнчатые сумки, сетки-авоськи и даже плетёные корзины, из которых высовывались сероватые свёртки и кульки.

Но больших универсальных магазинов попалось всего два. Витрины нашёл оформленными безвкусно: их попросту заставили всякой всячиной.

Среди обывателей на каждом шагу встречались военные в самых разных формах, армейских и казачьих. То и дело бросался в глаза добровольческий шеврон. Теперь он окончательно почувствовал себя в своей тарелке, вернее — в седле. Шпоры позванивали всё громче, и сладкий этот звук, будто крепчающий ветер, поднимал в душе волну радости. Она росла и неслась неудержимо... Как вдруг разбилась, будто о мол.

Смачно лузгая подсолнечные семечки, шлялись какие-то босяки пролетарского вида. Хамоватостью не уступали им и рядовые казаки, потерявшие уставную выправку. Асфальт тротуаров усеяли шелуха и мусор... Как в печальной памяти Петербурге после мартовского переворота [26] «Мартовским переворотом» сторонники свергнутой монархии называли события 2—3 марта 1917 г.: 2 марта в результате Февральской революции Временный комитет Государственной думы сформировал Временное правительство, а император Николай II подписал манифест об отречении от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который 3 марта отказался от власти в пользу Временного правительства. , загаженном торжествующей «революционной демократией»...

Ещё сильнее задели «добровольческие» манеры офицеров.

За единичным исключением, словно не видя ни его генеральских погон, ни сбегающих за высокие узкие голенища двойных красных лампасов, они демонстративно смотрели на рукава. Не найдя добровольческого шеврона, честь отдавали вызывающе небрежно. Кто-то даже позволял себе уводить взгляд. Всё это совершенно не походило на уставное чинопочитание, требующее «ловить глазами начальство»...

Переходя на другую сторону Красной улицы, пропустил похоронную процессию. С десяток, а то и больше, телег со свежеструганными гробами медленно тянулись вдоль трамвайных путей, явно направляясь туда же, куда и он, — к войсковому собору. На одной сидела, припав к крышке, молодая казачка, вся в чёрном. Выплакав уже все слёзы, тихо подвывала. Прохожие замолкали и крестились, мужчины — снимая белые парусиновые картузы и соломенные канотье. Но особенно не любопытствовали: попривыкли за войну.

— С-под Ставрополя, верно, — вздохнул кто-то.

— Мабуть, и Армавиру...

От перекрёстка Екатерининской с Красной до Соборной площади оказалось всего два квартала. Посреди неё величаво тянулся ввысь войсковой Александро-Невский собор, золотом пяти шлемовидных куполов и белизной отштукатуренных стен подавляя стоящие по сторонам квадрата дома в два и три этажа, построенные из огнеупорного кирпича. Кварталом севернее вздымалось массивное, подобное прямоугольной гранитной глыбе, здание Зимнего театра.

Не затихший ещё бабий вой сразу покинул сознание, едва приметил русский флаг над красивым двухэтажным особняком, выходящим фасадом на Соборную площадь. Светлым камнем и высокими, овальными сверху окнами похожий на их старый ростовский дом. Перед ним замерли с заглушёнными моторами три легковых автомобиля.

Войдя в кованую калитку, легко поднялся по ступеням. У резных дубовых дверей вытянулись часовой и подчасок: невысокие, но крепкие кубанцы, одетые в чёрные, парадные, черкески при алых бешметах. Низкие папахи белого каракуля с алым верхом сидели на головах ровно. Младший урядник, сосредоточенно хмурясь и шевеля полными губами, вчитывался в его раскрытую офицерскую книжку дольше обычного.

Среди штабных сразу же нашлись старые знакомые: полковник Апрелев [27] Апрелев Георгий (Юрий) Петрович (1889—1964) — окончил Пажеский корпус в 1908 г. и Николаевскую военную академию в 1913 г. Участвовал в Первой мировой войне в рядах л.-гв. Кирасирского полка, ротмистр. В декабре 1917 г. вступил в Добровольческую армию, участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе, был тяжело ранен. С августа 1918 г. в чине полковника служил в штабе Добровольческой армии. В 1919 г. командовал Сводно-Уланским полком, с января 1920 г. — 2-м Сводно-кавалерийским полком, в марте был эвакуирован на Балканы. В эмиграции жил в Югославии, на Дальнем Востоке и во Франции. Служил директором Кадетского корпуса в Версале. , бывший лейб-кирасир, и поручик Асмолов, бывший офицер его 7-й кавалерийской дивизии. Апрелев только-только оправился от пулевого ранения и вступил в должность начальника связи. А Асмолов пристроился в Разведывательном отделении. Оба — «первопоходники», как не без апломба стали именовать себя те, кто вступил в Добровольческую армию ещё в конце прошлого года и участвовал в неудачном походе Корнилова на Екатеринодар.

Деникин, сразу выяснилось, уехал с начальником штаба в Ставрополь. Так что принять его сможет не раньше завтрашнего. Раз так, поспешил дозвониться до квартиры Драгомирова. К его немалому удивлению, тот состоял в какой-то странной должности: помощник «верховного руководителя» армии генерала Алексеева по гражданской части.

Драгомиров обрадовался, но попросил зайти не раньше пяти часов пополудни. Потому у него нашлось время обстоятельно расспросить Апрелева и Асмолова...

Хотя, по их словам, Добровольческая армия очистила от большевиков западную часть Кубанской области с севером Черноморской губернии и уже вступила в Ставропольскую, положение её остаётся чрезвычайно сложным. Боевой состав едва превысил 40 тысяч, а силы противника — Красной армии Северного Кавказа под командованием военного фельдшера Сорокина [28] Красная армия Северного Кавказа была сформирована большевиками в начале июля 1918 г. в Кубанской области и Ставропольской губернии из войск Кубано-Черноморской советской республики (бывшая Юго-Восточная революционная армия, созданная в начале 1918 г.). В неё вошли части 39-й пехотной дивизии, вернувшейся с Кавказского фронта, отряды местной Красной гвардии и моряков-черноморцев, полков и отрядов, сформированных из иногородних кубанских крестьян, прежде всего фронтовиков и молодёжи. С 3 августа по 3 октября 1918 г. ею командовал Сорокин Иван Лукич (1884—1918), казак станицы Петропавловской. Он окончил Кубанскую войсковую фельдшерскую школу, и участвовал в Первой мировой войне на Кавказском фронте в рядах 1-го Лабинского полка (в 1917 г. — есаул). После Февральской революции примкнул к партии эсеров, вернулся на Кубань и в начале 1918 г. организовал казачий революционный отряд. С февраля — помощник командующего Юго-Восточной революционной армией, с апреля — помощник главнокомандующего войсками Кубано-Черноморской советской республики, в июне—июле командовал Ростовским боевым участком. — разведка исчисляет в 80—120 тысяч. Потому и идут такие кровопролитные бои за Армавир и Майкоп.