Любовь Антонова - Заслон [Роман]

— Я не воевал с вами и не стану. Мне нужно поднимать ребятишек.

Он был убит наповал.

В восточной части села интервенты согнали на усадьбу Мысака захваченных мужчин. Восемнадцать из них они расстреляли, а остальных живыми сожгли в амбаре, наполненном зерном.

На берегу речки Будунды ивановцы сумели сберечь чудесную березовую рощу. Живя в безлесной амурской степи, они топили печи соломой, ездили за десятки верст, чтобы прикупить дровишек, и строго взыскивали с детей за каждую сломанную ветку. Роща была их гордостью и радостью.

И вот сюда, на сбегавшую к речке солнечную поляну, каратели согнали более сотни мужчин. Поставили их на колени в таявший под весенним солнцем снежок и скосили из пулемета.

Старика Бамбуру казаки отвезли на заимку, зверски пытали и сожгли живьем. Молодую жену партизана Лукерью Вивдич японцы вывели за село и прикололи к мерзлой земле штыком. Когда загорелась министерская школа, пятнадцатилетняя ученица этой школы, Нюра Куцева, собрала перепуганных малышей и бросилась с ними к дому, в восточную часть села. Все они благополучно миновали мост через речку Маньчжурку, но здесь детей схватили каратели и расстреляли.

Двести пятьдесят семь мужчин, женщин и детей сожжено и убито при разгроме Ивановки. Двести пятьдесят семь великомучеников, погибших в день легендарных сорока святых!

А на следующий день командующий японскими войсками в Амурской области генерал-майор Ямада объявил: «…печальная участь села Ивановского постигнет всякий населенный пункт, который оказывает содействие большевикам или же сделает попытку выступить против японской армии…»

В ночь на 26 марта японцы взяли из благовещенской тюрьмы 18 партийных и советских работников. Только двоим из них удалось спастись, остальные были зверски казнены у каменного карьера.

Интервенты сожгли дотла деревню Круглую, пожарищами и трупами отметили свое пребывание в Черновской, Красном Яре, Павловке, Васильевке, Рождественке, Сохатино…

Измученная непрерывными переходами и отягощенная огромным обозом с больными и ранеными, являвшимся удобной мишенью для врага, повстанческая армия была уже не в силах предотвратить эти зверства.

Весна принесла с собой вязкое бездорожье, бескормицу и нужду. Неудачные бои под Павловкой и Бочкарево оставили партизан без боеприпасов. А крестьянские руки властно, как магнитом, притягивала к себе земля, ноздри жадно втягивали ее добрые запахи. Подходила пора пахоты и сева и будила дремавшие втуне инстинкты амурских хлеборобов. Многим-многим захотелось в эти дни домой.

29 марта 1919 года в деревне Соколовке состоялось последнее заседание штаба повстанческой армии под председательством Генриха Дрогошевского. Было принято постановление прекратить в области военные действия и распустить народную армию, «за исключением отдельных боевых единиц, которые необходимы для выполнения отдельных боевых функций». В такой форме была выражена мысль о создании легких кавалерийских отрядов, которые должны были подчиняться не сложившему своих полномочий штабу Народной рабоче-крестьянской армии.

Дрогошевский издал свой последний приказ:

«Приказываю всем командирам отрядов и начальникам команд с получением сего привести в негодность пути сообщения, сжигать переправы и тем всячески задерживать отправку войск, снаряжения и вооружения и держать противника под угрозой. Этим мы дадим возможность Красной Армии беспрепятственно и победно продвигаться на восток. Каждый командир и боец должен помнить, что всякая задержка, хотя и временная, как войск, так и вооружения — дают возможность Красной Армии беспрепятственно двигаться вперед. Но теперь, товарищи, к делу».

С трехдюймовых пушек сняли замки, спрятали их в надежном месте, а пулеметы и легкие «траншейки» распределили между остающимися в отрядах горожанами, намеревающимися переждать распутицу в глубине тайги.

Так закончилась эта беспримерная в истории человечества ледовая эпопея. Но жизнь, подсказывающая новые формы и методы борьбы, шла вперед. И впереди была еще победная песня.

А новой песне нужен и новый запев и молодые слаженные голоса тех, чьи ноги не месили ледяную кашицу ночной Перы, чье горло не обжигал в сорокапятиверстном переходе сорокаградусный мороз, а в конце его целительная кружка первача — самогона.

Видно, не даром говорится: все приходит в свое время для тех, кто умеет ждать.

А теперь… дай руку, мой добрый друг — читатель, и я приведу тебя к тем, кого мы оставили на перепутье.

С тех пор как Алеша возвратился в Благовещенск и вскоре умерла мама, в жизни его произошло столько перемен, что хватило бы на целую повесть. Придя домой с кладбища, они с братишкой ощутили не только холод одиночества, но и полное отсутствие денег. Маленькие мамины сбережения целиком ушли на дорогостоящего частного доктора, на лекарства и похороны. След старших братьев затерялся. Рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось.

Здравый смысл подсказывал, что нужно продать вещи, но не так-то уж много их имелось у вдовы — учительницы церковноприходской школы. Было только самое необходимое. Лишними оказались одни мамины платья. Платья — заботливо сшитые ее милыми руками. Платья — каждая складка которых хранила запах ее любимых духов. Платья — согретые теплом воспоминаний.

Алеша прижимался лицом к этим таившим частицу ее самой скромным нарядам и, орошая их горькими, сиротскими слезами, просил прощения за то, что они уйдут теперь в чужие руки. Он пытался оправдать себя в своих собственных глазах, ведь лично для себя ему нужно так мало. Он как-нибудь обошелся бы — но надо же кормить долговязого Кольку, покупать ему учебники и, хотя бы изредка, давать деньги на кинематограф.

Так невысокий ростом и хрупкий, как девочка, застенчивый Алеша стал главой семьи, а это обязывало принимать быстрые и безоговорочные решения. Второкурсник горного отделения политехникума, уже давно вывешивавший у ворот объявления: «Репетирую и готовлю по математике» и всегда имевший учеников — двух-трех богатых и ленивых маменькиных сынков, он раньше помогал семье. Одно лето плавал масленщиком на пароходе, другое — проработал с изыскательской партией в тайге. Алеша и теперь нашел бы себе дело по душе, но беда редко ходит в одиночку, так и эта — смерть мамы — привела за собой другую.

…Шли росными, незасеянными полями парни: ивановские, анновские, ерковецкие, козьмодемьяновские, жариковские, богородские. Да разве всех перечтешь? Это про них писала белогвардейская газета «Амурская жизнь»:

«…На сборный пункт не явилось подавляющее число родившихся в 1900 и 1901. гг., подлежащих призыву в Колчаковскую армию…»