Стивен Прессфилд - Приливы войны

Посвящается Кристи

Грандиозными победами над персами в 490 и 480/479 гг. до н. э. Афины и Спарта заявили о себе как о самых выдающихся городах-государствах Греции и Эгейского мира: Афины — на море, Спарта — на суше.

Пятьдесят лет между ними поддерживался мир. В Афинах начался золотой век демократии Перикла. Был построен Парфенон. В городе звучали трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида; начал учить Сократ.

Однако к 431 году мощь Афин возросла настолько, что свободные города Греции уже не могли этого терпеть. И началась война, которую Фукидид назвал «величайшей в истории». Как и предсказывал оракул, она длилась трижды по девять лет и завершилась поражением Афин в 404 году.

Один человек оставил особенно заметный след в этом конфликте. Не всегда можно однозначно оценить его роль в происходящих событиях. Речь идёт об Алкивиаде из Афин. Родственник Перикла, друг Сократа, он был, как о том свидетельствуют древние писатели, самым красивым и умным человеком своей эпохи. Но он же — и самый амбициозный, непредсказуемый, дерзкий. На поле боя он был непобедим.

490 — победа афинян над персами при Марафоне.

480 — битва при Фермопилах, «триста спартанцев».

Афиняне вместе со своими союзниками побеждают персов в морском сражении у острова Саламин.

479 — спартанцы и их союзники одерживают над персами победу у Платеи.

454 — Перикл создаёт Афинскую империю.

431 — начало Пелопоннесской войны.

429 — эпидемия чумы в Афинах. Смерть Перикла.

415-413 — экспедиция афинян в Сицилию.

410-407 — победы Алкивиада в Геллеспонте.

405 — победа Лисандра при Эгоспотамах.

404 — капитуляция Афин.

399 — смерть Сократа.

...Злейшими врагами я считаю не вас, которые

открыто на войне причинили вред неприятелю,

а тех, кто заставил друзей Афин перейти в стан врагов.

Пока я безопасно пользовался гражданскими правами,

я любил отечество, но в теперешнем моём положении,

после того как мне нанесли тяжёлую и несправедливую

обиду, я уже не патриот. Впрочем, я полагаю, что даже

и теперь я не иду против отечества, так как у меня

его нет, но стремлюсь вновь обрести его. Ведь истинный

друг своей родины не тот, кто, несправедливо утратив её,

не идёт против неё, но тот, кто, любя родину, всячески

стремится вновь обрести её.

Скажите же, какого мненья держитесь

Насчёт Алкивиада. Город болен им...

Желает, ненавидит, хочет всё ж иметь.

Мой дед Ясон, сын Алексикла из округа Алопек, умер перед самым восходом солнца, на четырнадцатый день боедромиона, двух месяцев не дожив до своего девяностодвухлетия. Он был последним из того круга преданных друзей, что посещали уроки философа Сократа.

Дед видел правление Перикла и строительство Парфенона и Эрехтейона; он застал эпидемию чумы; наблюдал взлёт и падение Алкивиада; на его глазах прошли все двадцать семь лет того злополучного пожара, который в нашем городе был назван Спартанской войной, а в Греции — вслед за историком Фукидидом — Пелопоннесской.

В молодости дед плавал на кораблях в Сиботах, Потидее и Сционе; позднее командовал триерой, а затем и эскадрой — в сражениях при Могиле Ведьмы, Абидосе и при Аргинусских островах. Героизм принёс ему награды и увечья: он потерял глаз и почти не мог пользоваться правой ногой. В качестве частного гражданина он выступал в Народном собрании — наряду с Эвриптолемом и Аксиохом — против всех, в защиту десяти стратегов. За долгие годы своей жизни он похоронил трёх жён и одиннадцать детей. Он всегда служил своему городу. В начале его жизни Афинам платили дань свыше двухсот полисов, а в конце её град Тесея постигло горькое поражение от рук спартанцев. Коротко говоря, дед мой был не только свидетелем, но и участником большинства важных событий современной эпохи и хорошо знал её главных действующих лиц.

На склоне лет сила его стала убывать, и он мог передвигаться только с помощью провожатого. Я каждый день навещал его. Всегда находится в семье кто-то, кому выпадает долг оказывать помощь её престарелым и ослабевшим членам. Врачи давно заметили это.

Для меня эта обязанность никогда не была тяжёлой. Я высоко ценил личность своего деда; в его обществе я переживал восхитительные минуты. Я мог часами слушать его рассказы, и, боюсь, по моей вине он уставал от моих назойливых вопросов куда больше, чем заслуживала моя благотворительность.

Для меня он был подобен зрелой виноградной лозе. Каждый сезон её обжигает летнее солнце, покрывает льдом зима, её атакуют факелы и топоры — и всё же ничто не в силах убить её. Она выносит любые испытания, черпая силы из матушки-земли, чтобы, несмотря на все лишения (а может быть, и благодаря им), дать самое нежное, самое сладкое в мире вино. Я остро чувствовал, что с уходом из жизни моего деда Ясона завершится целая эпоха. Эпоха величия Афин. Человека такого масштаба мы, его современники, больше уже никогда не встретим. Такого уровня нравственности нам никогда не достичь.

В начале того сезона меня постигло несчастье: от сыпного тифа в возрасте двух с половиной лет умер мой сынишка. Это изменило всю мою жизнь. Нигде не мог я найти утешения, только в общении с дедом. Я вдруг ясно осознал недолговечность того приобретения, которое мы, смертные, считаем нашей жизнью. Так внятна сделалась мне мимолётность нашего пребывания под солнцем! Только с дедом я находил твёрдую опору в этой жизни.

Каждый мой день был похож на предыдущий. Я вставал до рассвета и, кликнув мою собаку Сентинеля, направлялся в порт по Транспортной дороге, а возвращался через предгорье на дорогу, ведущую к дому на холме Каменные Дубы. Я очень любил эти ранние часы. С высокой насыпи можно было видеть моряков на учении в гавани. Мы проходили мимо людей, направлявшихся на поля, приветствовали атлетов, которые тренировались вдоль обочин, здоровались с молодыми всадниками, проходившими обучение в горах. Закончив все дела на поле, я ставил своего коня в конюшню, и мы с Сентинелем бежали вверх по поросшему увядшими оливами склону холма к жилищу моего деда.