Лев Рубинштейн - Азбука едет по России

Это был Поликарпов. Алесь видел со своего чердака, как он двигался по двору, важно постукивая посохом. Киприанов встретил его на крыльце, снял треугольную шляпу и поклонился самым любезным, новомодным способом.

С бьющимся сердцем спустился Алесь с чердака и притаился на лестнице. Дверь в горницу Киприанова была полуоткрыта. Оттуда слышался настойчивый, резкий голос Поликарпова:

— Ты всё воду мутишь! Ефремова хотел к себе прибрать, да бог его прибрал! Теперь от меня голландцев хочешь сманить! Я на тебя боярину Мусину-Пушкину пожалуюсь!

— Дозвольте на сие ответить вам, — солидно отозвался Киприанов, — что я не Мусина-Пушкина слуга, а господина генерала Брюса…

— Артиллерия! — гневно возопил Поликарпов.

— Мы, однако, не пушки, а чертежи делаем, — объяснил Киприанов.

— Я до царского величества дойду! — кричал Поликарпов.

— Ваша воля…

— И мальчишку приблудного тебе не оставлю! Где ты его укрываешь? Ему было определено место в Донском монастыре!

— Мальчишка сей мало мне пригоден, — отвечал Киприанов, — бездельный юноша, всё в окошко смотрит. Ежели только его вам надобно…

— Ты знаешь, чего мне надобно!

— Прощения прошу, — сердито сказал Киприанов, — мальчишку хоть завтра берите, а с повинной я к вам на Печатный двор не пойду. У меня своя типография, а голландцев — как его величество рассудит…

Но Поликарпов неожиданно совладел с собой и заговорил потише. Спор шёл теперь о гравёрах Пикаре и Зубове. И тут Киприанов снова помянул генерала Брюса.

Алесь полез обратно на чердак в полном смятении. Ночью он почти не спал, а на следующий день глядел волком.

Как нарочно, Киприанов после ухода Поликарпова стал поглядывать на Алеся угрюмо и всё покрикивал: «Что стоишь без дела, юноша? Вот завтра доберусь до тебя!»

Той же ночью Алесь встал, оделся, вытащил из-под лавки мешок с хлебными корками и вылез в окно.

Спуститься по стене каменного киприановского дома было не трудно. Повсюду снаружи были уложены затейливые фигурки и узоры из кирпича, на которые легко было поставить ногу. Собаки знали Алеся, и ни одна не тявкнула. Сторож блаженно спал, и от него несло вином на весь двор. Как перелезть через высокий забор, Алесь обдумал заранее. Он перебросил на улицу свой мешок, подпрыгнул и ухватился за верхние колья. Затем подтянулся на руках, перебросился через забор и прыгнул, упираясь руками в доски. Он попал в густую траву и не ушибся. Потом, подхватив мешок на спину, бросился бежать.

В том году по Калужской дороге шло и ехало много народа. От Москвы тянулись возки, телеги, фуры с казённой кладью, окружённые караулом с мушкетами. Шагали воинские части с песнями. Подходя к какому-нибудь городку, усатые солдаты подтягивались. Начинал бить барабан, и часть вступала в город торжественным маршем.

За солдатами шёл обоз. За обозом выступали нестройной толпой «работные люди». Это были деревенские. Они несли лопаты, кирки, топоры. Их вели на войну — рыть канавы, строить мосты, вязать камыш, тесать камень. Никто не знал, где война, но говорили, что она далеко, не то на Белой, не то на Малой Руси, и ежели от вражеской пули уцелеешь, то как ещё домой доберёшься? В деревне, если человек ушёл на войну, его домой не ждали, а пахали и сеяли за него жена и девки. И в каждой деревне вой и плач стоял по ушедшим на царскую работу кормильцам.

Алесь не знал дороги и пристал к такой колонне. Вы спросите, как пристал? Да просто шёл за мужиками по дороге, глотая пыль, пока не кончились хлебные корки. Он шёл вторые сутки, ничего не евши, и ослабел до того, что где-то возле Малоярославца свалился.

Мужики подошли к нему, подняли, дали размоченного в воде хлеба. Потом явился краснолицый унтер-офицер, потрогал его тростью и важно спросил, кто и откуда.

Алесь объяснил, что он сирота, но про бегство от Киприанова ничего не сказал.

— Гм, московский, — задумчиво проговорил унтер. — Да кто твой хозяин?

— Я грамоте учён, — уклончиво отвечал Алесь.

— А ну, скажи? — полюбопытствовал унтер.

Алесь забубнил своё привычное: «Аз», «буки», «веди», «глаголь», «добро»…

— Смотри, из дьячковых детей, что ли? — сказал унтер. — А идёшь куда?

— Брата Ярмолу искать.

Унтер долго не мог понять, кто такой Ярмола и где его искать, а поняв, заулыбался.

— Паренёк ты учёный, — сказал он, — пригодишься в пути… Шагай с нами хоть до войны. Будешь фортеции сооружать. А Ярмола твой то ли жив, то ли нет, и где его во великой России сыщешь?

Алесь не знал, что такое «фортеция» и только впоследствии узнал, что это значит «крепость». Выбора у него не было. Просить подаяния он не умел и стыдился. А мужики с лопатами хоть и один хлеб да кашу ели, зато каждый день.

Так и шёл московский ученик Алесь от Малоярославца к Калуге, от Калуги к Брянску.

Не доходя Брянска, колонна заночевала в поле. Зажглись костры. Старосты роздали крупу, и артельщики стали варить кашу.

У костров пошли неторопливые разговоры — кто про посев, кто про скотину. Люди эти недавно ушли из деревни и боялись думать о том, что, может быть, им больше своей деревни не видать. По всей России тянулись за солдатами такие колонны. Рассказывали про своих земляков — Аким на канале остался; Пафнутию на рубке засеки ногу сломали; Матвей помер от злого кашля, а Никиту погнали в городок Санкт-Питербурх на болоте канавы рыть, и с тех пор о нём ни слуху ни духу…

— Эй, сирота московский, — крикнул кто-то Алесю, — расскажи про Москву!

— Я рассказывать не умею, — отозвался Алесь.

— Ему Москва не по плечу, — сказал другой голос, — ну, хоть про книги расскажи!

Алесь рассказал про Печатный двор. Слушали его внимательно, без шуток, как взрослого.

— А ну, теперь скажи-ка буквы…

— «Како», «люди», «мыслете», «наш», «он», «покой», «рцы», «слово», «твердо»…

— Повезло тебе, парень, — произнёс тот же голос, — кто грамоту знает, тот силён. А то пас бы скотину, неучем бы помер.

— Зачем крестьянскому сыну науки? — возразил кто-то от другого костра. — Это дело господское.

— Не скажи, брат! Московские, они всякое дело сообразят. И не господа, а учёный народ.

Люди улеглись спать. Алесь долго сидел у костра, глядя на тлеющие угли.

Вдруг из темноты вырос перед Алесем краснолицый унтер с тростью. Алесь встал.

— Послушай, сирота московский, — сказал унтер, — сдаётся мне, что ты того… беглый!

— Откуда же я беглый? — спросил Алесь.

— С государева Печатного двора, вот откудова!