Сергей Голицын - Царский изгнанник (Князья Голицыны)

— Да и у нас не спокойнее, — отвечала царевна. — Ну а с кем ты, Миша, поедешь? С отцом или с дядей? — спросила она у мальчика.

— Нет, государыня, — отвечал князь Алексей Васильевич за своего сына, — Миша поедет не с отцом: место его отца в Москве.

— Нет, государыня, — повторил за братом князь Михаил Васильевич, и моё место теперь не в Париже.

— Как же ты говорил мне, князь Василий, что твои сыновья хотят ехать за границу? — обратилась она к князю Василию.

— Я не хотел советоваться с ними об этом, не переговорив сперва с тобой, царевна, и не испросив твоего согласия.

— Я сказала, князь Василий, что против твоей воли я их удерживать не стану: хоть завтра же выдай им заграничные паспорта или посольские грамоты. В самом деле, так будет лучше, — прибавила царевна, с грустию глядя на сыновей князя Василия Васильевича.

Обед подходил к концу. В то время как, подав десерт, состоявший из фруктов, кофе и ликёров, главный стольник вышел и затворил за собой дверь, дверь эта отворилась опять, и в комнату вошёл новый, незваный гость.

То был царь Пётр Алексеевич.

Увидев несколько чужих лиц там, где он думал встретить только брата и сестру, Пётр смутился и молча остановился у двери. Все встали, увидев государя; одна София Алексеевна, немножко побледнев, осталась на своём месте и, окинув брата взглядом, не скрывавшим неудовольствия.

— Откуда ты так поздно или так рано, братец? — спросила она.

Преодолевая робость, столь естественную в семнадцатилетнем юноше, Пётр нетвёрдым шагом подошёл к сестре и, слегка наклонив перед ней голову, подал руку стоявшему около её кресла князю Василию Васильевичу.

— Я прямо из Преображенского, с учения, — отвечал он царевне, — приехал переговорить с братом и с тобой об одном очень важном деле.

И, сев около сестры, на место маленького Миши, царь знаком пригласил всех стоявших гостей занять оставленные ими места.

Все сели.

— Государь обедает нынче в Вознесенском монастыре у тётушки схимонахини Анфисы [3] Царевна Анна Михайловна, сестра царя Алексея Михайловича, при пострижении наречена была Анфисой. , — сказала царевна, — и, вероятно, пробудет у неё весь вечер. Завтра её именины, и, не любя пиров, государь хочет поздравить её с вечера. Но если твоё важное дело не непременно требует присутствия государя, то я готова выслушать тебя хоть сейчас же. Говори.

— Теперь не время, сестрица, после обеда.

— Мы отобедали, сейчас кончим десерт и останемся вдвоём, если ты этого желаешь. Князю Василию тоже нельзя присутствовать при нашей беседе?

— Князь Василий Васильевич может присутствовать при всякой беседе, касающейся блага государства, — отвечал Пётр. — Да и дело моё совсем не тайное: я приехал жаловаться брату и тебе, царевна, на Щегловитова и на его стрельцов: дня не проходит, чтобы они не затеяли ссоры и даже драки с моими преображенцами. Щегловитов или не умеет, или не хочет унять их. Они ничего не боятся и открыто говорят, что знают только своего начальника. Долго ли, князь Василий Васильевич, должен я терпеть оскорбления и угрозы этих янычар? — повернулся царь к князю Василию.

— Ты знаешь, братец, — отвечала царевна, — что я никогда не потакала им; всякая их вина была строго наказана, и Щегловитов мне ничуть не дороже других стрелецких начальников. Если он виноват, то должен быть наказан; но уличи его на деле и накажи за вину, а не по наговору твоих потешных озорников... До сих пор, сколько мне известно, Щегловитов предан и государю, и мне, и даже тебе...

Будучи почти пятнадцатью годами старше брата, царевна привыкла обращаться с ним как с ребёнком, и хотя она и имела много случаев убедиться, что влияние её на Петра становилось с каждым днём слабее и что вообще такой ребёнок, как Пётр, не может долго оставаться под её опекой, однако ж она охотно щеголяла мнимой своей над ним властью и при людях обращалась с ним не как с государем, равным правами с Иоанном Алексеевичем, а как с мальчиком, на которого она, старшая сестра и соправительница государством, имела права неотъемлемые. Она, например, никогда не называла преображенцев и семёновцев иначе как пьяницами или озорниками. Самого Петра звала или братцем, или Петром Алексеевичем, между тем как, говоря об Иоанне, она всегда называла его государем, а в присутствии Петра, как будто ему в обиду, она особенно отчётливо подчёркивала слово «государь».

Пётр или не замечал этих обид, или считал их маловажными, и равнодушие это, конечно, не улучшало отношений между братом и сестрой.

Когда царевна сказала, что, несмотря на наговоры потешных озорников, Щегловитов предан и государю, и ей, и даже ему, Петру, она надеялась отвлечь гнев Петра от Щегловитова на слово даже.

— Хороша преданность! — отвечал Пётр. — Я посылал за ним два раза, и его не могли найти. Если б он был не виноват, то не прятался бы.

— Государь, — сказал князь Василий Васильевич, — если Щегловитов прогневил тебя, то прикажи мне, и завтра ж он будет отыскан и выдан тебе головою. Но он популярен, если ты хочешь послушаться моей опытности, то не спеши вооружать стрельцов против правительства: ты сам назвал их янычарами; а давно ли янычары свергли с престола Магомета [4] Султан Магомет IV был низвержен в 1687 году. за то, что он слишком круто начал унимать их?

— Слабые, нерешительные правительства всегда так кончают, — отвечал Пётр. — Зачем идти нам так далеко и искать примеры в Турции? У нас на глазах стрельцы поднимали на пики и разрывали на куски Долгоруких, Нарышкиных, Матвеевых, Салтыковых и большую часть преданных нам бояр. И как были они наказаны за свои неистовства? Никак. Правительство, не считая себя довольно сильным, чтоб наказать бунтовщиков, поощрило их к новым бунтам и теперь...

— А разве Хованские не были наказаны? — прервала царевна, подавая Петру чашку только что вскипевшего кофе и наливая ему стакан глювейна [5] Немецкий напиток: горячее вино. . — Разве главных сообщников их не казнили? Тебе было всего десять лет в тот памятный для меня день, когда в Воздвиженском были вывешены сорок голов стрелецких. Ты этого не помнишь, братец.

— Нет, царевна; и мне памятен день этот, день твоих именин. Казнь мятежного Тараруя [6] Прозвище князя Ивана Андреевича Хованского, убитого вместе с сыном своим, по приказанию царевны Софьи Алексеевны, 17 сентября 1682 года. и невинного сына его, князя Андрея, была новая ошибка слабого правительства: Хованские, Одинцов и их сообщники были не казнены, а убиты изменнически в то время, как, по приглашению твоему, они ехали к тебе на именины — мириться... правда ли это, князь Василий Васильевич? — прибавил Пётр, видя, что сестра его с гневом хочет возражать ему.