Петр Сухонин - Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней

— Будешь другом мне? — спросил Батый, радостный от победы. — Мы залечим раны твои, облегчим скорби твои.

— Ты изверг, злодей, враг земли моей, враг веры православной, могу ли тебе другом быть? А мои раны мне честь и украшение!

— Ты не хочешь, ты отказываешься от протянутой руки моей? — заревел Батый. — Так поклонись же мне, как раб, как пленник мой! Поклонись вере моей, или ты почувствуешь на себе силу мою!

— Волей не поклонюсь я кумиру твоему и не склонюсь пред тобой, а сила — твоя, силой что хочешь делай!

И ни угрозы, ни соблазн не отвели князя от слов его.

Князь не склонился и не принял ни руки, ни милости Батыевой, как ни тиранили его. Среди самых тяжких мук он твердил только молитву о спасении земли Русской.

Не смутился он, когда татарва его сыновей отыскала и в полон взяла.

— А, — сказал Батый, — ты за себя поклониться не хотел, ну за детей молись!

И велел их перед ним мучить. Соименники первых мучеников русских, князья Борис и Глеб, так же твёрдо, как и отец их, приняли мучения. Борис женат уже был, у него у самого дети были. Глеб только собирался жениться, выбрав себе по сердцу княжну Кубенскую. Они твёрдо перенесли муки на глазах отца. Василий Константинович только сказал им: «Дети, не забудьте, что вы христиане и Рюриковичи, князья земли Русской!»

Татары замучили детей и принялись опять за отца; но, видя, что ничего с ним не поделают, так как он стоит на одном, перед Батыем не склоняется, пощады не просит, только молитву о земле Русской твердит, — взяли, изрубили его и бросили в лес.

От этого-то славного князя, мученика, празднуемого и прославляемого нашей Православной Церковью, в прямой линии идёт знаменитый род наш, князей Зацепиных.

У внука его, Константина Борисовича, оставшегося после отца, Бориса Васильевича, ещё у сосца матери, было два сына: Михаил — большак и Василий Зацепа. Михаил, как старший, получил в удел Ростов, а Василью дядя выстроил новый город и назвал его Зацепинском. А колено то от Рюрика, как Василий Константинович второй перешёл в тот город на княжение, было по роду тринадцатое.

За гибелью великого князя Георгия Всеволодовича со всеми его детьми и племянниками, детьми старшего брата, и за разгромом всей земли Русской на стол великокняжеский сел третий сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, Ярослав Всеволодович, княживший до того в Переяславле. От него и пошли князья суздальские и московские».

— Видишь ты, какой славный был родоначальник наш! — сказал Василий Дмитриевич, перебивая опять сына. — Нет на Руси, да и в целом мире, имени, которое могло бы равняться с ним. Но пропусти ещё часть свитка, тут опять будет испорченное и пропущенное место, и переходи к новому кресту, где описано падение Зацепинска.

Андрей Васильевич исполнил приказание отца и продолжал:

— «Призвал князь Данило своего большака князя Григорья. Удалой был князь, недаром Удалой Головой звали, и спросил:

— Ну, Григорий, что ты думаешь? Вот наш старший брат, московский князь Иван Васильевич, грамоту прислал; говорит, мы на этом свете лишние, так чтобы Зацепинск ему отдали.

— Да что тут думать, батько! Пусть придёт и возьмёт! А мы за себя постоим!

— Постоим ли, Григорий? Ты рассуди. Вот великий князь от Ростова и Галича посылает свою рать, под началом своего большого боярина Ноздреватого, больше сорока тысяч; чем мы встретим их?

— Не только встретим, а, Бог даст, и проводим. У меня теперь дружина, нужно сказать правду, отец, хоть куда! Двенадцать тысяч отборных молодцов. Копьями, мечами, пищалями, всем снабжена и обучена как следует, к ней прибавим земскую рать да удельные князья.

— Нет, мой друг; удельные князья — плохая надежда! Вон Вадбольский пишет, что дал себе слово против Москвы не идти. Белозерский — что он вошёл с великим князем московским в договор и дружину свою в его распорядок отдал. Щенятев — что после смерти своей княгини и дочери о Боге думает, так ему о войне думать грех; Шелешпанский — что его изба с краю; а Ярославский — тот к рати великого князя и свою дружину привёл, против нас же идёт.

— А Сугорские, Кемские?

— От тех ещё ответа нет, да надежды мало. Почитай, тоже скажут: «До нас не дошли, так что нам!»

— Ну что ж, отец, не свои, так чужие помогут. Ведь гроза-то от нас и к ним придёт. Заозёрские, Кубенские, Щепины?..

— Нет, друг и сын! Двинская рать ещё в том месяце вперёд на Заозерье зашла с Ряполовским. Заозёрские не выдержали и покорились. Теперь на нас же идут. У них тоже, надо думать, тысяч с двадцать наберётся.

— Я с дружиной стану против Ноздреватого, отец. Буду отстаиваться! Каждый шаг кровью купят. А боярина своего Шелепу пошли с земской ратью против Двинской и Заозерья. Там рать-то помягче, и будут держаться. А чтобы поваднее им было, брата Фёдора с ними пошли: хоть молод, а всё, знаешь, как князь с ними, драться будут охотнее.

— Так! Да воевода-то у Москвы лихой. Ряполовского кто не знает. Ну, положим, отстаиваться будут. А с хвалынской стороны великий князь тоже новую рать приготовил. Та из-за Камы прямо на Зацепинск пойдёт. Ту кем встретим? Да и какая рать-то! Из татар, казаков, новгородской вольницы, мордвы и всякого сброда, князь Щербатый ведёт! Одним словом, разорит, смутит всю землю, камня на камне не оставит; что и не возьмёт, так сожжёт!

Князь Григорий понурил голову.

— Кроме того, великий князь в Костроме ещё силу готовит в запас; тысяч, пожалуй, тридцать наберётся. Да и посуди!

У нас вот всего двенадцать тысяч, да и вооружены кое-как, а у великого князя все сорок тысяч с огненным боем идут. Куда ж мы тут, с копьями, бердышами и палицами! Пушек-то у нас и всего две ледащие, а у него чуть не сотня!

— Ну что ж, батька, умирать так умирать! Московский князь нашёл рать за Камой; сбегаю я — и тоже найду. Вот у меня тельник на шее и тот отдам. Соберём, что есть, серебра, посуды там, что ли; кликнем клич охотникам, татар принаймём, мордва, остяцкие князьки, вогуличи также к нам на помощь придут. Ведь они понимают, что не будет нас, так Москва и их раздавит.

— И ты с этой сволочью станешь против московской рати с пушками и пищалями! Нет, Григорий, они скорей твою дружину смешают, чем помощь ей дадут. А затем что? Разгром, разорение, гибель всей родной земли нашей. Я — слепой старик, Григорий, мне жить недолго! Я о вас думаю. Куда же вы-то денетесь после? В тюрьму, в неволю?..

— Меня живым не возьмут. Лягу костьми! Да, верно, и Фёдор… Хоть и молод…

— А Дмитрий? Тот совсем ещё отрок! А милый внук мой, твой сын Данило? Да и мне, старику, умереть не страшно, а неволя тяжка будет. А затем, где будет род наш, князья Зацепины? Изгоями будут слоняться по Божьему миру, пока самое имя их не исчезнет с лица земли? Нет, Григорий, не то! Не дело умного человека лбом об стену бить. А тут, видишь, московская рать стеной обошла, поедом ест нас. И стать нам против — значит и себя, и родную землю сгубить.