Петр Сухонин - Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней

Обед кончился. Миних стал прощаться. Герцогиня стала уговаривать его провести у них вечер.

— Старику отдохнуть немного нужно, ваше высочество, моя милостивая покровительница. Признаюсь, полюбил я эту русскую привычку после обеда немножко дань Морфею отдать. А уж если доброта ваша ко мне желает превзойти все пределы, то позвольте съездить уснуть часочек, а вечерком и стать как лист перед травою. А то кто тут что ни говори, а шестьдесят лет сказываются!..

Нужно было согласиться. Но герцог и герцогиня просили, если только он будет в силах, доставить им удовольствие приехать вечером.

Миних уехал, но не лёг спать. Он позвал своего старшего адъютанта подполковника Манштейна.

— Что, Манштейн, вы были в Зимнем дворце, говорили с офицерами?

— Был, ваше сиятельство, говорил!

— Ну что ж?

— Все с радостью готовы, ваше сиятельство!

— Так всё готово?

— Готово, ваше сиятельство!

— Приезжайте же ко мне в два часа ночи.

Манштейн раскланялся, а Миних стал писать.

Вскоре после отъезда Миниха к герцогу приехал Левенвольд и привёз проект положения о малороссийском гетманстве, манифест о дозволении приступить к его избранию и, наконец, конфиденциальное сообщение всем влиятельным лицам, что правительство желает, чтобы избрание пало на фельдмаршала Миниха и чтобы малороссийский народ, будто бы ради своего особого уважения к Миниху, ходатайствовал о предоставлении ему в гетманстве наследственных прав.

Герцог пошёл к себе рассматривать привезённые бумаги, потребовать переводчика, так как по-русски он понимал плохо, а читать вовсе не умел. Вечером приехали ещё генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой, барон Палён и банкир Липман, Палён был с женой и дочерью. В ожидании герцога сели играть. Через час приехал и Миних.

— Вот и я! — сказал он. — Свеж и бодр, будто двадцать лет с костей сбросил. А герцог за работой? Тем лучше! Я имею случай без него объясниться в любви перед вами, очаровательная герцогиня, а потом… потом перейти к баронессе!

Началась весёлая болтовня. Гедвига спела немецкую балладу из Уфланда под аккомпанемент арфы. Скоро пришёл и герцог. Болтовня продолжалась, но герцог мало принимал в ней участия. Он был как-то особенно задумчив, будто его что тяготило. «Если он откажется, я его арестую, — думал он. — Прямой повод, и…»

Мало принимал участия в общей болтовне и Левенвольд. Он тоже сидел задумавшись. «Что бы это было такое? — думал он. — Миних сегодня приехал второй раз, и все так веселы!»

Он слышал, что Бирон говорил Миниху о гетманстве, говорил, что завтра же он подпишет все бумаги и отправит; самое же положение пришлёт ему на предварительный просмотр.

Он видел, что Миних не отказывался и благодарил. Стало быть, принимает, едет, и завтра всё будет кончено. Ему, конечно, нужно будет уехать сейчас, чтобы наблюдать за ходом выборов; стало быть, он мешкать не будет. И всё должно решиться завтра, а до завтра одна ночь.

— А что, ваше сиятельство, — спросил он у Миниха, — случалось ли вам проводить когда решительные атаки на неприятеля ночью?

Вопрос этот как бы кольнул Миниха. Но фельдмаршал был не из тех, которые смущаются.

— Право, не помню, чтобы я предпринимал против неприятеля ночью что-нибудь особенно важное, — отвечал Миних. — Но у меня правило: пользоваться всяким благоприятным обстоятельством, не упускать случая ни днём ни ночью.

Левенвольду на это сказать было нечего, он замолчал. В одиннадцать часов ночи все гости разъехались по домам.

Возвратясь домой, Миних начал приводить к осуществлению задуманное предприятие. Он пригласил нескольких лиц, в мыслях и убеждениях которых был уверен, и раздал этим лицам различные поручения в предположении, что дело непременно должно удаться. Нужно было приготовить манифест о принятии на себя правления принцессой Анной Леопольдовной, сделать распоряжение о Бироне, о принятии присяги новой правительнице… К двум часам ночи всё было готово.

В два часа ночи приехал Манштейн. Миних сел с ним в карету и поехал в Зимний дворец.

— Вы сами, Манштейн, проверяли караул по списку, который я вам дал?

— Сам проверял, ваше сиятельство; будьте покойны, ни один человек не изменит!

— А караул в Летнем дворце?

— Тоже все люди надёжные, и выбраны большею частью те, которые были оскорблены герцогом. Стоять за него не будет никто.

— Кенигфельс нас ждёт?

— Как же, ваше сиятельство, у Зелёного моста; при нём отряд в тридцать человек.

В это время карета въезжала на Зелёный мост. Близ самого моста стояла стройная фигура Кенигфельса, а на откосе берега (тогда набережные ещё не были в граните) внизу, у самой речки, в темноте ночи, чуть виднелись чёрные силуэты притаившихся людей.

Проезжая мимо Кенигфельса, Миних сказал: «Будьте готовы!» — Кенигфельс отвечал поклоном головы.

Подъехав ко дворцу, Миних и Манштейн вышли из кареты и прошли на заднюю лестницу к квартире Юлианы Менгден. Войдя чёрным ходом на кухню фрейлины, они насилу добудились кухонного мужика, которому велели вызвать камер-юнгферу. Мужик разбудил её скоро, но та не шла. Они слышали, что она допытывается, кто такие?

— А чёрт их знает кто! Один такой высокий, старый, будто его когда видал, а другой пониже и поплотнее будет!

— Ты бы спросил кто.

— Станешь тут много разговаривать — и так что потолще-то и помоложе шпагой плашмя так меня огрел за то, что я долго не вставал, ажно искры из глаз посыпались.

— Ах, боже мой, да уж не разбойники ли?

— Ну вот, какие разбойники; офицеры, должно быть!

— Офицеры. Час от часу не легче! Ну как они меня или фрейлину увезти хотят? Ведь между ними разные озорники бывают!

— Ещё что выдумала. Кто на тебя, на кралю эдакую, соблазнится. Вороне сродни, а тоже, увезут!.. Вишь ты!

Миних не выдержал и сам вошёл в комнату камер-юнгферы.

— Беги сейчас, скажи Юлиане Густавовне, что фельдмаршал Миних её дожидает!

Та струсила, но вдруг в ней явилось жеманство.

— Позвольте-с, сейчас доложу-с, позвольте одеться! Извольте выйти!

— Ну, милая, я не смотрю, одевайся, — начал было Миних с всегдашней добродушной улыбкой, но Манштейн не был так терпелив.

— Пошла! — крикнул он. — Иначе я тебе таких шелепов надаю, что ты у меня до второго пришествия одеваться забудешь!

А тут, как нарочно, на гвоздике висел хлыст для верховой езды Юлианы. Манштейн снял этот хлыст и хотел на деле показать, как это заставляют забывать об одеванье. Горничная, увидев в руках офицера хлыст, вскочила живо и в одной рубашке, босиком убежала.

Юлиана Менгден выскочила к ним тоже только в юбке и кофте.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, прелестная наперсница! Нужно только разбудить принцессу. Проводите нас к ней, — сказал Миних.