Сухонин Петрович - Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

Постригаясь в монашество, Настасья Андреевна приняла имя монахини Досифеи .

Прошло много лет. В России царствовал государь Александр Павлович.

Ему предстояло испытание; он готовился встретить и отразить грозную тучу, которая собиралась против него на Западе.

Желалось государю отклонить эту тучу от своего отечества; знал он, что эта гроза множество жизней погубит, много воды унесёт. И вот с достоинством, твёрдо, но уступая, в чём можно, делал он всё, чтобы не возбудить ссоры, чтобы утолить всякую злобу и гордость.

Но скромность и сдержанность русского государя только раздражали баловня счастия и гения войны. Дошло до того уже, что не только вопросы государственные, но дела простого этикета пошли вразрез принятой вежливости, пошли в укол самолюбию русского царя.

То перед ним посланец европейского диктатора садится за обед в шапке, под предлогом, что по уставу французской армии при полной форме шапка не снимается никогда; то назначаются посланниками такие лица, которые, знал целый мир, не только русскому государю, но и никакому двору приятными быть не могут, каковы Коленкур и Савари, руководившие похищением герцога Энгиенского из маленького пограничного баденского городка Эттенгейма и привозом его во Францию на убийство; то посланному государем лицу задают вопрос, какая дорога ближе ведёт к Москве?

— Кто какую изберёт, ваше величество, — отвечал посланный к Наполеону императором Александром его генерал-адъютант Балашов. — Вот Карл XII выбрал дорогу на Полтаву.

Но острый ответ не отстранял сущности вопроса. Государь понимал, что этой дороги ищут, что о ней думают. Он вежливо и с почётом принял послов; хотя государыня вдовствующая императрица, его августейшая родительница Мария Фёдоровна, говорят, их видеть не могла и нарочно на день парадной аудиенции уехала в Павловск, несмотря на зиму. Он промолчал и о шапке, не сказав, что, дескать, в чужой монастырь с своими уставами не ходят; не отвечал и на все выходки, которыми зазнавшаяся наглость, видимо, умышленно хотела его поразить; но он видел, что грозы не избежишь, поэтому готовился, ближе и ближе сходился с народом, больше и больше входил в его нужды, чаще и чаще бывал в матушке-Москве.

А давно ли, кажется, возвратился он из Эрфурта, убаюкиваемый миражем дружбы и обещаниями, которым, казалось, и конца не было и которые, казалось, направлены были к тому, чтобы разделить по дружбе целый мир. Давно ли русского государя осыпали самыми задушевными вежливостями, окружали самым искренним вниманием. Да, то было время, тогда нужно было, чтобы государь не помог австрийцам. А теперь — другое; Австрия была уже смята, была унижена, теперь можно было и сбросить маску. На то политика!

Положение дел день ото дня становилось натянутее; гроза с каждым днём надвигалась ближе и ближе. Государь приехал в Москву и заехал навестить московского преосвященного, престарелого митрополита Платона. Нашёл он его разряженного в парадную рясу и в орденах, совсем готового к выезду.

— Куда это, святой отец, изволили собраться ранней порой? — спросил государь.

— В Ивановский монастырь, государь, мать Досифею поздравить и благословить и самому от неё благословение получить, — отвечал престарелый митрополит. — Каждый год езжу. Сегодня день её рождения.

— Кто такая мать Досифея?

— Святая женщина, государь! Была она, по повелению всепресветлейшей царицы-государыни, твоей, государь, преславной бабки, задержана в монастыре под каким-то чужестранным именем по политическим видам, да там и осталась; приняла святое пострижение и теперь живёт истинной схимницей и молитвенницей для благотворения. Вся Москва её очень уважает, и, говорят, она обладает даром предвидения и пророчества.

Государь простился с митрополитом и поехал к генерал-губернатору графу Ивану Васильевичу Гудовичу, но и того нашёл готовым ехать.

— Ты куда? — спросил государь.

— В Ивановский монастырь, государь, монахиню Досифею поздравить. Сегодня день её рождения, и сегодня вся Москва перебывает у ней.

— Кто это Досифея?

— Разно говорят, государь. В своём архиве я не нашёл о ней сведений, которые могли бы сколько-нибудь разъяснить её прошедшее. Лет двадцать пять, если не больше, в бытность генерал-губернатором ещё фельдмаршала графа Салтыкова, под именем миссис Ли прислана была сюда особа и задержана в монастыре по особому высочайшему повелению. Там она приняла пострижение и живёт, однако ж, на совершенно особом положении. Кто говорит, будто она дочь императрицы Елизаветы и дяди моей жены, графа Алексея Григорьевича Разумовского, от тайного их брака; а кто уверяет, что она княжна Зацепина, стало быть, родная племянница императрицы Анны Иоанновны. Но так или иначе, могу только сказать, что она, по своей благотворительности, доброте и святости своей монастырской жизни, заслуживает всеобщую любовь и почитание.

И генерал-губернатор вышел с государем вместе и, проводив его, поехал в Ивановский монастырь.

От генерал-губернатора государь заехал к светлейшей княгине Лопухиной, но и там его встретили речи о святой жизни монахини Досифеи.

У молодой ещё и красивой светлейшей княгини Екатерины Николаевны сидела всем известная почтенная старушка, царевна карталинская. Они рассуждали о том, что хоть сегодня они матери Досифеи и не увидят, но не ехать нельзя.

— Никак нельзя, — говорила царевна карталинская. — Весь год благословения Божия ни на чём не будет! Никакой удачи не жди! Вот три года назад я как-то пропустила, и весь год билась: что ни вздумаю, всё поперёк. Оно и точно, как в такой день праведницы не почтить.

— Старица Мария сегодня приходила ко мне из монастыря, — сказала светлейшая княгиня Екатерина Николаевна, — так говорила, что, несмотря на всю свою хворость и слабость, мать Досифея всю ночь напролёт промолилась сегодня, готовясь к причащению. Ведь она всякий год в этот день приобщается.

— А постится-то как она, Господи, особенно по постам. Чем ещё живёт? Говорят, представьте, всю страстную неделю, кроме воды, ничего в рот не берёт! — прибавила она.

— Да! А когда ей скажут, зачем она так истощает себя, она отвечает: пост мне даёт силу, а не истощение. Если бы, говорит, я чувствовала, что истощаюсь, я не стала бы поститься.

— Святая женщина!

— А какие благотворения она делает.

Государь вошёл при последних словах. Он и не спросил, о ком идёт речь. Он знал уже, что говорят непременно о матушке Досифее.

— Вот, ваше величество, и вам бы к ней съездить. Господь Бог по святой жизни её осенил её даром пророчества. Она бы сказала: смирится ли враг имени Христова — турок, или придётся вам вновь усмирять его христолюбивым воинством! — проговорила царевна карталинская.